Piccola Сицилия. Даниэль Шпек

здесь неуместной. Ее окружает аура строптивого задора. Слишком молода душой, чтобы принять свой возраст. Слишком стара, чтобы переживать, нравится ли она окружающим. Эта женщина не подходит ни под какой шаблон – по крайней мере, ни под какой из мне известных.

      Позже, в течение нескольких дней, я узнаю, что эта француженка на самом деле еврейка из Израиля, родившаяся в арабской стране, и эти дни вместят целую жизнь. Значение самых важных встреч постигаешь только потом. А когда они происходят, то кажутся само собой разумеющимися, словно шестеренки судьбы бесшумно цепляются друг за друга, и не имеет значения, содействуем мы тому или нет, согласны мы с этим или нет. Она улыбается мне, в уголках губ – намек на иронию. Я вспоминаю, как Патрис предостерегал меня от ротозеев.

      – Buongiorno, – отвечаю я по-итальянски, чтобы создать дистанцию.

      – Вы из Германии?

      – Да.

      – Из какого города?

      Ее итальянский лучше моего. Можно даже подумать, что это ее родной язык.

      – Из Берлина.

      – Вы здесь из-за самолета?

      Небрежный тон не сочетается с пристальным, почти бестактным, слишком доверительным для незнакомого человека взглядом. Она протягивает мне руку:

      – Жоэль.

      Я отвечаю на ее приветствие:

      – Нина.

      Рукопожатие у нее теплое и дружеское. А я все смотрю на ее глаза. Никогда не видела такой искрящейся зелени. Она взволнована, я не понимаю почему.

      – Твою маму случайно не Анита зовут? Она была стюардессой в «Люфтганзе»?

      Мне становится не по себе.

      – Мы с вами знакомы?

      – Еще нет. – Она тепло улыбается мне, почти по-матерински. – Он мне о ней рассказывал.

      – Кто?

      – Твой дед.

      Я не могу скрыть испуга, и в ее взгляде читаю сочувствие. Она явно обдумывает слова, прежде чем произнести – тихо, но отчетливо:

      – Я его дочь.

      И с улыбкой щурится. Я чувствую себя одураченной. Это розыгрыш?

      – Мориц Райнке?

      – Eh oui[10]. Он мой отец. – В ее голосе нежность, но одновременно и грусть.

      – Должно быть, вы что-то путаете.

      – Он никогда тебе не рассказывал о нас?

      Я смотрю на нее как на сумасшедшую. Может, так оно и есть?

      Но она спокойно открывает сумочку, достает блокнот, из него – фотокарточку и протягивает мне. Это фото на паспорт, черно-белое, с зубчатой каймой, на снимке Мориц, это однозначно Мориц, хотя и без военной формы, в костюме и галстуке. Серьезный взгляд устремлен в объектив.

      – Otto caffè da portar via![11] – Бариста выставляет бумажные стаканчики на стойку. – Вам нужен пакет, синьора?

      В голове у меня шумит.

      – Sì, – бормочу я. – Где это снято?

      – В Тунисе.

      – Когда?

      Она переворачивает фото. На задней стороне штамп: 23 июня 1943 года, студия Монсеф Боубакер, проспект де Картаж, 23, на спуске.

      – Год моего рождения, – говорит она и лукаво улыбается.

      Я

10

О да (фр.).

11

Восемь кофе с собой! (ит.)