Любовь, жизнь и далее по списку. Кейси Уэст

когда-нибудь рассказывала мне о нем?

      – Наверняка да.

      Он хмыкнул.

      В конце пристани я облокотилась о деревянные перила и опустила глаза вниз. На первый взгляд океан всегда казался черным как ночь, но, стоило присмотреться, и промежуток между горизонтом и береговой линией начинал переливаться таким количеством оттенков, что мои руки так и чесались взяться за кисть.

      – Поговори со мной, Эбигейл. Ненавижу, когда ты держишь все в себе. Что произошло? Ты сказала, что мистер Уоллес рассматривал тебя как вариант. Что он сказал на самом деле?

      – Что у меня нет души.

      – Он сказал, что ты андроид?

      Я сложила руки на перекладине и со стоном опустила на них лоб. Запах соли, рыбы и водорослей проникал во все поры.

      Купер погладил меня по спине.

      – Он сказал, что ты бездушная? Что он имел в виду?

      – Он сказал, что в моих работах нет глубины. Что они плоские. Что он ничего не чувствует, глядя на них.

      – Ах, так это он андроид. Теперь понял.

      Я еще сильнее вжалась в перила.

      – Нет, серьезно, он не знает, о чем говорит.

      «Разве? – хотела я сказать. – Ты мог бы сказать то же самое. Когда ты смотришь на меня, тебе тоже не хватает этого фрагмента. Фрагмента, который пробуждал бы в тебе какие-либо чувства».

      Я слегка повернула голову, чтобы увидеть Купера.

      – Пока мой папа на войне, мама дома страдает агорафобией. – Еще нельзя было забывать о неразделенной любви на фоне всего этого. – И это я ничего не смыслю в глубоких чувствах?

      – Смыслишь. – Купер захихикал, а мое сердце громко отозвалось на этот звук.

      Я снова застонала и вернула голову в прежнее положение. Прежде чем он снова нарушил молчание, несколько волн успели обрушиться на сваи.

      – Твоя мама не страдает агорафобией.

      – Я знаю. Но кажется, будто она стремится к этому. Ей все хуже.

      – Хуже в каком смысле?

      – Раньше она гуляла. Теперь я даже не могу припомнить, когда она в последний раз вообще выходила из дома. Ей нужны друзья. Когда-то это помогало справляться с переездами.

      – Наверное, мама может пригласить ее на обед. Я попрошу ее.

      Мне даже не пришлось говорить что-либо, хватило и взгляда, чтобы Купер понял, насколько смешно звучит его предложение.

      – Ты права, – сказал он. – Не лучший вариант.

      – Все нормально. В августе вернется папа, и ей полегчает.

      – Твой папа возвращается в августе?

      Меня очень грела эта мысль. И август был не за горами.

      – Да, уже не терпится. Хотя он пропустит шоу. Точнее, пропустил бы. Теперь уже не важно.

      – Может быть, ты неправильно поняла мистера Уоллеса.

      – Ну, нет. Он выразился предельно четко. Даже слишком. Вообще-то, все это были его слова. Ни эмоций, ни глубины, ни души. Все они.

      – Это жестоко.

      Это и в самом деле было жестоко. Я определяла себя через искусство. Оно было единственным, что давалось мне хорошо. Единственным, за что, как мне казалось, меня любили люди. И теперь меня лишили даже этого. В ресторане