Палата 6. Александр Устимин

до вершины Фудзиямы, и путь тернист.

      Больные не любят вязки, это факт. Кажется, нет ничего сложного в том, чтобы полежать несколько дней в кровати. Однако особенности психики и побочные действия нейролептиков превращают это время в изощренную пытку. Проявляются доселе скрытые фобии, обостряется болезнь, пациента мучают панические атаки. Тахикардия, повышение температуры тела, вспышки агрессии – в таком состоянии пациенту очень легко потерять волю, поэтому приходится назначать сильные седативные средства.

      – Внутримышечно аминазин, – сказал я. – Два куба, три раза в день, на двое суток.

      Булыгин сдвинул брови в гримасе отчаяния.

      – Ну Григорий Олегович… – заныл он. – Не надо, я всё осознал. Я буду работать с психологом… Пожалуйста, у меня давление… У вас больше не будет со мной проблем. Развяжите… – и гневно: – Развяжите! Су-у-у-ки!

      – А ну словил тишину, пока я кляп не всунул, – шикнул на него Толик. Он чувствовал себя виноватым передо мной и хотел выслужиться.

      – После уколов мерить давление, – я встал и стряхнул с халата налипший сор. – Кстати, Анатолий. От Булыги разит. По правилам я должен узнать, откуда он взял спиртное, а после оформить перевод в Орёл. Но я не буду этого делать, потому что тогда придется отправить вас туда в одном вагоне. И привязать на соседней койке. Работайте.

      Судебную психиатрию на всех этапах, от экспертизы до амбулаторных точек лечения, можно сравнить с человеческим организмом. Как любой организм, наш обновляется, и как любой организм – частично. Если мозг в последние годы смог вымыть из себя все омертвевшие нейроны и создать новые синапсы, то сердце до сих пор стучит за счет кардиомиоцитов, которые помнят то забавное время, когда пациентам кололи в пятки скипидар.

      Посмотрите на любую больницу: кабинет заведующего занимает тридцатилетний, полный амбиций доктор, в ординаторской из четырех врачей трое – не старше двадцати восьми лет. Пока они с оптимизмом смотрят в будущее, в сестринской распивают мутный самогон такие вот Толики и Ирины Евгеньевны, как будто законсервированные с тех дней, когда Бехтерев обращался в Совнарком.

      Они – сердце психиатрии. Средний медицинский персонал проводит с больными больше времени, чем любой врач. Посмотрев на эти испитые лица и на бредовое поведение этих людей, впору задуматься над старой шуткой про то, что в психиатрии кто первый надел халат, тот и… Ну, вы знаете.

      – Сколько вы работаете здесь, Ирина Евгеньевна? (Она зашла в мой кабинет отчитаться по аптеке.)

      – Двенадцать лет.

      – А до этого?

      – До этого работала в старом корпусе.

      Старый корпус – здание дореволюционной постройки, где раньше размещалось наше отделение. Оно пришло в негодность, и мы переехали сюда – в барак, переоборудованный в больницу из хлева.

      – Сколько проработали там?

      – Двадцать лет.

      – А до этого?

      – До этого в женском отделении. Шесть лет.

      – Сколько вам сейчас? – я горько усмехнулся.

      Она