Палата 6. Александр Устимин

в глаза журналиста и, не обнаружив в них чего-то, ведомого лишь ему одному, отвернулся к окну.

      – Простите, – стушевался Игорь, – я действительно не понимаю ничего. Помогите расследовать эту историю. Рассказать её.

      – Выключите диктофон.

      Незнанский беспрекословно подчинился. Красный индикатор на демонстрационном аппарате погас.

      – Прошлое… – в голосе Григория Олеговича возникла лёгкая хрипотца, с которой он, впрочем, быстро справился. – Иногда оно может перечеркнуть самые благородные стремления к будущему, и тогда человеку не остаётся ничего, кроме огня. Время многое стирает, многое меняет, но некоторые вещи не поддаются его благому разрушению. Будто закалённый в центре нейронной звёзды алмаз, они проходят сквозь годы. Я расскажу вам эту историю. Всё началось 19 ноября…

      Интерлюдия 1

      В студенческие годы, когда сознание особенно жаждет острых ощущений, я как-то получил от преподавателя совет, который всплыл в моей голове только сейчас. «Всё это дерьмо не стоит жизни, – сказал он. – Точнее, той жизни, может, и стоит, но не твоей нынешней». Таким образом он намекнул, что благородная худоба и бледность кожи видятся благородными лишь мне самому. Для остальных мое лицо – яркий пример пагубного пристрастия к синтетическим стимуляторам.

      Совет был забыт, ибо от учителя латыни ждешь других фраз, но емкость выражения осталась в подкорке, порой пробуждая сомнения в правильности моей жизни.

      Конечно, от наркотиков к спорту и мужским журналам я перешел не из-за совета преподавателя, а благодаря интернатуре, которую проходил в одной психиатрической больнице, в отделении для съехавших с рельсов наркоманов. Толстые папки с биографиями и анамнезами этих ребят, со своего рода осколками их судеб, заставили меня отождествить свой путь с их путем, что привело меня к некоторому просветлению.

      Я понял, что весь рок-н-ролл, к которому я стремился с юных лет, являлся простым оправданием поиска кайфа. Литературно-кинематографические штампы, которыми я пропитан, как альвеолы курильщика – никотином, для меня замещали собой настоящее. И я наслаждался этим. Меня заводила жизнь в рамках сериала про рок-звезду – этакого амфетаминового доктора Хауса, а стимуляторы усиливали эффект.

      Не помню точный момент отказа от веществ, но когда у меня получилось перебороть ломки, я осознал себя уже молодым врачом, с блеском закончившим ординатуру. Тогда я устроился сюда. На полную ставку. Уже через два года стал заведующим – моего предшественника судили за коррупцию. Для молодого врача такой успех должен бы видеться головокружительным, но с каждым днём мне становилось всё более тошно. Казалось, я обречён на то, чтобы заглохнуть в этом захолустье.

      Сначала я всё время чего-то ждал от своей новой работы. Не знаю… может, неких откровений, осознанной цели, веры в то, что занимаюсь чем-то важным… может, некого сюрреализма, который отвлечет от пресной действительности… Но дни шли, и если кому-то они могли показаться значимыми, наполненными глубокими, как древний колодец, смыслами