Путь скорби (Via Dolorosa). Александр Александрович Бронников

и, прижавшись к холодеющим губам девушки, стал быстро целовать любимое лицо. Глаза, нос, щёки, глаза, губы. Снова губы, снова глаза, снова, и снова, и снова. Его яростное желание вернуть Марфушку к жизни, его невероятная страсть действительно позволили девушке задержаться, пусть всего на несколько мгновений, но позволили. Марфушка слабо-слабо улыбнулась и одними губами прошептала:

      – Можно… можно меня целовать…

      Марфушка не закрыла глаза, но голубое небо, так недавно плескавшееся в них, потускнело, стало таять и превратилось в холодное мёртвое зеркало, отражающее чёрную воду реки и огонь в ней, и растерзанное горем лицо Гришки. Не переставая сжимать мёртвое тело любимой, Гришка вдруг понял, что её больше нет. Вот она была, совсем недавно он целовал живые глаза и губы, а теперь её нет и будто не было никогда, как его самого. Он почему-то решил, что раз нет её, больше нет и его. Правая рука страшно болела, раны на спине вдруг взорвались новой болью, мышцы свело, скрутило тугой верёвкой, только ноги продолжали работать, поддерживая на плаву тело.

      Гришка бережно положил голову Марфушки себе на плечо, почти не слушающимися пальцами правой руки потянулся к поясу, расстегнул его и замер. Как мог сильнее обнял мёртвое тело и прижался губами к таким родным, таким любимым косам. Пару мгновений река ещё держала двух людей на поверхности, пару мгновений, пока хватало сил, пару мгновений, а потом растворила их в своих бескрайних вечных водах. Только шлёпнулись над головами их две волны, словно две ладони сомкнулись, пытались поймать что-то, но не успели.

      Когда взорвалась баржа, дед Григорий как раз закрепил штурвал и крикнул Петровичу остановить ход. Взрывная волна сильно качнула «Зайца», и швырнула капитана на обломки рубки. Дед ударился о палубу и сильно рассёк руку осколком стекла. Выругавшись, он достал из кармана несвежий платок и, вытащив осколок из ладони, быстро перетянул рану. Из машинного отделения показалась голова Петровича:

      – Баржа рванула? – спросил Петрович, утирая закопчённое лицо покрытой сажей рукой и ещё больше размазывая угольную черноту.

      – Давай малый назад и стоп машина, – не отвечая на вопрос закричал капитан, увидев, что почти под самым бортом у него плавающая крыша рубки с сидящим на ней ребёнком. Одновременно он заметил фигуру Гришки, который отчаянно и как-то неуклюже плыл вниз по течению. Не обращая внимание на боль от глубокого пореза, дед Григорий нацепил на себя спасательный круг и, привязав конец к лееру, бросился в воду. А в это время по палубе уже стучал протез Петровича, спешащего вытащить капитана на борт.

      Дед быстро сгрёб в охапку ребёнка с котом и закричал Петровичу:

      – Тащи!

      Петрович подтянул капитана с его ношей к борту, лёг на живот, перевесился почти на половину и принял ребёнка. Скинув с себя бушлат, старик усадил на него девочку и укутал полами, только сейчас заметив, что в руках у неё мокрый дрожащий кот.

      Вытащив капитана, Петрович