Мир под лунами. Конец прошлого. Анастасия Владимировна Петрова

я смотрела на него, ожидая удара, пыток, вскрытия заживо. А Териваг стоял на коленях, посапывая от напряжения, и неподвижно держал иглу. Он был очень красив. Голова огромная, как котел, но черты лица мягкие, благородные, дивно очерченный профиль – один в один как у известной статуи Хефрена! – прямой нос, длинные светлые брови, белые волосы коротко острижены… Громадные темно-карие глаза повернулись в орбитах, взглянули прямо мне в душу. Ресницы длиной сантиметра два. У меня таких никогда не будет. И глаза у меня не карие, хотя я всегда хотела, чтобы были именно карие. Но уродилась с глазами, что называется, смешанного цвета: вся радужка в желтых, серых и коричневых пятнах. Кто-то великодушно называл их зелеными, а одноклассница как-то выдала: «У тебя глаза цвета крапивного супа!» Сейчас положат меня эти изверги на стол, вырежут мои крапивного цвета глаза и сильно удивятся форме сетчатки. А я уже не смогу им объяснить, что это результат лазерной коррекции зрения…

      Я не сразу поняла, что свободна. Меня отпустили. Териваг что-то делал с иглой у настенного щита. Второй гигант вернулся за свой монитор. Так, не расслабляемся. Взяли кровь на анализ. Сейчас определят группу, еще какие-нибудь исследования проведут. Ну-ну. Мне и самой интересно, что из этого выйдет.

      Технологии у них отменные! И минуты не прошло, как на экране появился первый результат в виде нескольких разноцветных кривых линий, бегущих справа налево, а потом пошли незнакомые символы. Оба уставились в монитор, и очень скоро их лица приобрели то же выражение, что было на лице прощавшегося со мной маленького главаря. Задумчиво поглядев на меня, Териваг покопался в стенном шкафу и достал прибор вроде… вроде… Не смогу объяснить, на что он был похож.

      – Ксенья! – сказал он, поднося прибор к моему лицу. Сказал что-то еще, округло разводя руками.

      – Не понимаю…

      Он улыбнулся, поднял брови, сделал знак рукой – продолжай!

      – Ты хочешь, чтобы я говорила? Так, сейчас… Еще стих, да? Это… Белая береза под моим окном… Нет, слишком просто. Давай все же Пушкина. Спой мне песню, как синица тихо за морем жила…

      Териваг слушал, улыбался, поднимал брови – наверное, это означает согласие или одобрение. Наконец выпрямился и терпеливо переминался с ноги на ногу, глядя на прибор в своей руке. Монитор опять показал разноцветные линии и значки, похожие не столько на буквы или цифры, сколько на пиктограммы. Великаны смотрели на них, смотрели на меня. Будь они русскими, чесали бы в затылках. Териваг пошел к дальнему столу, на что-то взглянул сверху вниз, и через пару минут в комнате зазвучал женский голос. Все понятно, громкая связь. Глядя в стол, он заговорил с невидимой собеседницей. Язык оказался удивительно красив: мелодичный, звучный. Диалог струился как песня, был подобен дивному узору, нежному перебору струн арфы. А я внезапно почувствовала сильную усталость. Когда же я в последний раз спала?

      Через пару минут Териваг замолчал, вытащил откуда-то кожаную сумку размером с мешок для картошки, покидал в нее мои вещи, одежду и оглянулся на меня. Я спрыгнула со стула,