Клуб. Мефодий Хмуров

– еще один, сильнее.

      – Да о нас и не знает никто, в этом, пожалуй, весь сок. И пусть. У них – то, у нас – другое. Не печалься. Чем больше пытаешься контролировать, тем большее испытываешь разочарование от провала. А он наступит рано или поздно. Наверное.

      – Ну или нет, – Барб развела руками, – Хрен с ним, забудь. Я рада, что я здесь, меня, в общем–то, все устраивает. Просто иногда накатывает, ну ты понимаешь, наверное.

      Рассеянно киваю головой.

      – Ну, типа тoго.

      –

      Я не могу представить себе шум как нечто нежелательное, напротив, в моем восприятии это ни в коем случае не артефакт, а сердцевина звучания. По той же причине считаю, что героин может быть полезен, как вещество он нейтрален и обретает определенную окраску только в зависимости от отношения его употребляющего человека и может принести как горе, так и пользу. Выбор остается за человеком.

      –

      Прошлое предает, настоящее терзает. Настоящее все время врет. Будущее пугает.

      –

      – Цветов!

      – Ну?

      – Ты чего не предупредил, что половинить надо! Сейчас бы мне на поминки собирали.

      – Ты ж у нас фанат кремации, – усмехнулся я, – Да и денег у нас таких нет. Не собирали бы. Но вспомнили б.

      – Надеюсь, – Лев потирал шею, – пару раз из тела вылетел. Видимо, не стоило потом курить.

      – Сочувствую, – Агата склонилась и ласково чмокнула Льва в лоб.

      –

      – Я тут книжку пописываю, – протянула Барб. – Социологическое исследование. Заверну это в какое–нибудь художественное повествование.

      Теплый плед мягко щекотал мои пятки. Кострище в центре онкологического отделения – в конце концов, мы не изверги, чтобы жечь огонь в ожоговом.

      Уже не обед, кажется, ближе к ужину. Тем не менее, мы – нагишом.

      – Звучит интересно. Что–то в духе Гессе?

      – Явно попроще, у меня с самооценкой все в порядке. Просто хочу попросить тебя ответить на несколько вопросов.

      – М? – сонно поежился.

      – Скажи, пожалуйста, – начала она, – где ты был, то есть, где ты был и что делал, когда умер Король Солнце?

      Я протяжно зевнул.

      – Барб, милая Барбара, милашка со жгучими черными волосами.. Почему тебя это волнует? Какое отношение смерть этого поганца имеет к людям, вроде нас?

      – А как же скорбь?

      – Скорбь по королям? Может, еще скажешь, скорбь по управленцам? Начальникам? Полицейским? А потом будем жалеть всю эту тварь: сторожи, дознаватели, шпионы, военные, депутаты? К черту, мне не нравится такая социология.

      –

      Жизнь как сметана.

      –

      Щелчок.

      – Христос вдохновлялся не словами и списками, не нижним бельем, а трепещущим чувством от одного только вида подвязок, кружева и бретелек. Он мог самозабвенно трогать пчелок, щекотать их мохнатые животики, мог варить джанк, целовать глаза, ласкать море… – я запнулся.

      Щелчок.

      И ничего нового, и одна и та же пластинка вновь и вновь, и мы повторяем: застегиваем наглухо потертое пальто, доставшееся