Последний бумажный журавлик. Кэрри Дрюри

кровь, взгляд никак не может сфокусироваться, а руки вытянуты в стороны, точно у пластиковой куклы.

      – Болят? – спрашиваю я.

      – Очень… ужасно… не могу опустить их…

      – Тебе бы сесть отдохнуть, – предлагаю я.

      – Кэйко… Сначала Кэйко. – Его слов почти не разобрать.

      Я чувствую боль друга и забываю о своей. Когда ожоги на лице саднят так, что кажется, вот-вот упаду в обморок, когда кожа на спине покрывается волдырями от яростных солнечных лучей, я смотрю на Хиро: он все еще идет, все еще в сознании. Все еще ищет сестру.

      Живой, живой. Держись, Хиро. Живи.

      Его решимость спасает меня от того, чтобы просто сесть с умирающими и стать одним из них.

      – Как думаешь… Кэйко… Кэйко… она здесь? – спрашивает он. – Думаешь, она жива?

      – Конечно! – тут же отвечаю я.

      Вижу, вижу его глаза. Он знает, что я вру.

      Мысль о том, что она не выжила – как легкая волна внутри меня, что в любую секунду может превратиться в неудержимый шторм. Но я не представляю, как бы она могла пережить все это: пика, разрушение детского сада, пламя… Как?..

      Но все же мы-то здесь – я и Хиро.

      Делаю глубокий вдох, а в груди так больно, что, кажется, меня сейчас вырвет. Я останавливаюсь, но тут же попадаю в поток пепла и углей. Ускоряю шаг. Ветер накрывает меня, горячий воздух захватывает с головой, кожа саднит. Я не могу дышать.

      Хиро стонет, корчится от боли.

      – Гамбарэ! Держись, друг! – подбадриваю его.

      И так хочется сказать: «Посиди пока, подожди меня, а я найду Кэйко и приведу ее сюда», но боюсь, что если я уйду, то больше не увижу его. И боюсь, что не найду Кэйко.

      Мы поворачиваем направо – к берегу реки.

      «Пожалуйста, помогите!» – кричу я раненым, когда мы проходим мимо них, хотя мой голос сложно назвать криком: горло пересохло и болит. «Мы ищем Кэйко Мацуя – сестру моего друга. Ее привели сюда вместе с другими детьми из детского сада. Они носят белые рубашки и синие панамки…»

      Я смотрю на безмолвные лица – одно, другое, третье…

      «Кэйко Мацуя! – повторяю я. – Ей пять лет!»

      По-прежнему никто не отвечает. Хиро плетется позади меня, и с каждой секундой надежды становится все меньше.

      Я кричу – снова и снова, но все молчат.

      Иду дальше – в парк. Зову ее, спрашиваю, останавливаюсь – жду: может, ответят. А еще жду, пока Хиро догонит меня.

      Мой друг идет еле-еле, весь согнулся, шатается во все стороны, голова то падает, то поднимается рывком, глаза мутные и как будто ничего не видят вокруг.

      – Подожди здесь, – шепчу ему. – Я поищу ее и вернусь к тебе.

      Но он не хочет ждать.

      – Это я должен, это моя сестра, – отвечает Хиро.

      Я отвожу взгляд и рядом, на земле, замечаю пожилую женщину. Она часто моргает, смотрит на меня, открыв рот, как будто хочет что-то сказать, и пальцем правой руки указывает на место около себя. Я опускаюсь на колени.

      – Детский сад, – выдыхает она.

      Я киваю.

      – Рубашки уже не белые. – Ее голос едва слышен, и я наклоняюсь поближе. – Мы привели детей. Одежда порвана. Страшно. Очень страшно. Воспитатель