Папа. Мозаика прямого набора. Данил Александрович Яловой

Я приносил покаяние своему богу. При этом стал замечать, что моё намерение не возвращаться к этому греху с каждым разом слабеет. Иногда мне приходилось переделывать тауба-намаз по три, четыре раза, – ведь Аллах не принимает покаяние, которое совершено без искреннего намерения не возвращаться к запретному снова. И я искал этого намерения. Я по долгу сидел перед молитвой, копаясь в глубинах своей души. В те часы я спрашивал себя: искренне ли я сожалею о том, что увидел обнажённую женщину и возжелал её? Твердо ли моё намерение не повторять это снова? Понимаю ли я, что совершил зина́?

      – Зина́?

      – Прелюбодеяние. Измена, Данил!

      – Иса, сын Марии: «А я говорю вам: всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своём». Разделяешь?

      – Конечно. Как можно спокойно просить о чём-то Аллаха, приносить ему свои молитвы и посты, заведомо зная, что ты ослушался и не покаялся? Я – не мог. Чтобы тебе было понятнее, скажу на твоём языке: это так же, как если бы ты игнорировал просьбу дорогого тебе человека, не удовлетворяя его нужд, но распространяясь с ним о вещах посторонних. Как бы игнорировал его.

      – И что?

      – А то, что однажды я не нашёл в своём сердце такого намерения. Тогда я с абсолютной ясностью понял: вернусь. То есть, даже если у меня сейчас и получится искренне раскаяться перед Аллахом, убедив себя в том, что я никогда не повторю этого, то в дальнейшем это всё равно случится. Завтра, или через неделю, – какая разница!? А тут, как ты уже понял, и скрывался тот паралогизм, который меня сначала изумил, а затем и шокировал. Больше я не раскаивался. Потому что обманывать самого себя почти невозможно.

      – И ты решил, что правильнее бросить всё?

      – Примерно так и решил. Я подумал, какой смысл во всей моей религии, если я даже не в силах раскаяться в самом что ни на есть понятном грехе, твою мать!? Вот это и подкосило.

      – Такое впечатление, что ты всю жизнь только и делал, что дрочил и искал бога.

      – Тогда, в мае, у меня внутри образовалась такая дыра, что я ещё не скоро отошёл от последствий. О том, что внутри зияет бездна, я понял не сразу. Со временем. Через несколько месяцев, наверное, после того полуденного намаза. Во-первых, должно было пройти какое-то время, чтобы психика перестроилась. До того же момента внутри жил страх. Когда страх ушёл, меня начало засасывать. Когда я понял, что это такое и откуда, стало жутко: появились суицидальные настроения. Я просто перестал понимать, кто я и как жить дальше. Тогда я открыл бутылку и заглушил эту сосущую боль. Через полгода я плотно сидел на крючке – вливал в эту дыру одну за другой, но ей не было меры. Одним вечером я понял, что уже не думаю о стержне, о потерях, неудачах и всяком смысле жизни.

      – Ты признался себе сам? Ты понимал, что летишь в пропасть?

      – Конечно. Я всегда умел оставаться честным с самим собою. Порою мне даже казалось, что у меня какая-то извращённая форма эксгибиционизма: говорить о своих пороках вслух. Обнажать их перед другими людьми. А уж перед самим собою – в первую