Охота на кавказских мужчин. Оганес Григорьевич Мартиросян

высоко трава.

      А под ней кусты и деревья

      не могли разглядеть себя.

      Окружали их все деревни,

      мясо коз и овец рубя.

      Разделяя на части туши —

      песни Город и Перемен.

      Цой свои успокоил души.

      Взял одну ненадолго в плен.

      У других потребовал выкуп.

      Получил ничего от душ

      и захваченную на пику

      насадил словно царь и муж.

      И спалил ее тело в сердце —

      Крематории и Кино.

      Захотел до конца раздеться,

      потому посмотрел в окно.

      В нем увидел поля без хлеба:

      лопухи или ковыли.

      Виктор Цой – остановка в небе

      самолета, чтоб все сошли.

      * * *

      Рембо купил стихи Верлена

      однажды утром в Шарлевиле.

      – Стихи Верлена есть полено, —

      и человека на могиле

      Гюго он вырезал ножовкой

      и оживил словами древо.

      Спустил штаны, надел толстовку.

      Поставил песнь Адам и Ева

      в своем мобильном телефоне.

      Курнул с Верленом деревянным

      сигары Ситизен и Сони.

      Побыл с поэтом очень пьяным,

      дешевым, вымученным, сирым.

      – Во мне искусство будет долго, —

      на хлеб накинул дольку сыра.

      Сходил в кино на "Друг мой, Колька!..",

      где он с Верленом целовался

      и обнадеживал поэта

      словами мы станцуем сальсу.

      Смотрели ночью на комету

      и выдыхали воздух бренно.

      А чуть позднее на пределе

      и на софе одновременно

      друг друга сзади поимели.

      * * *

      Настали вдруг самоубийцы.

      Переступили за порог

      и показали свои лица.

      Пришел ко мне с утра Ван Гог.

      Нарисовал меня в блокноте,

      и стало очень хорошо.

      Ван Гог теперь всегда в полете.

      И признан гением еще.

      Ему партеры рукоплещут,

      когда кино его идет.

      Ван Гог свои пакует вещи.

      Вставляет трубку себе в рот.

      А та дымит и задается

      вопросами о бытии.

      На ложку меда – бочка дегтя.

      Я отдыхаю на НИИ.

      От пива горького балдею

      и говорю себе о том,

      что вешаются не за шею,

      а за прохладу, день и дом.

      * * *

      Я говорю себе: пора взрослеть, —

      когда один сижу в кафешке,

      из окон виден только лишь на треть.

      Пью пиво и грызу орешки.

      Смотрю порою на большой экран,

      где с Арсеналом бьется Челси.

      Ведь у мужчины между ног стоп-кран.

      А сами ноги – это рельсы.

      По ним бегут на гору поезда.

      Везут людей, а также грузы.

      Пускай горит над городом звезда.

      Ей радуются белорусы.

      Они за Гомель произносят тост

      над головами и под небом.

      Я оставляю в инстаграме пост.

      Дышу горячим очень хлебом.

      Хочу курнуть совсем чуть-чуть