Охота на кавказских мужчин. Оганес Григорьевич Мартиросян

гандбола

      с утра до вечера идет.

      Любая пьеса – это соло.

      Выходит на поверхность крот.

      Вытаскивает полморковки,

      ее грызет перед людьми.

      Устал Пике стоять на бровке.

      Он произносит черт возьми.

      Ему охота защищаться

      от Пиросмани и Дали.

      Несут корейцы и китайцы

      моря и реки всей земли.

      А океаны мимо цели

      бушуют, стонут и текут.

      Играет Бродский на свирели

      и подтверждает свой статут.

      Ну а позднее ест картошку,

      пока проносится меж крыш:

      старик – собака, взрослый – кошка,

      ну а ребенок – это мышь.

      * * *

      Заболел и расквитался Томми

      со своею молодостью так,

      что остался одиноким в доме.

      Не побил на ринге он пустяк.

      Не сломались Мерсер или Льюис.

      Проиграл им Томми напролом,

      и болезни все к нему вернулись.

      Он водил девчонок в водоем.

      В ресторан, в постель, в кафе и в космос.

      Целовал им киски и лицо.

      Оставлял на их вагинах роспись.

      Томми – это валенки, крыльцо.

      Дед Егор, махорка и Некрасов.

      В остальном – прекрасный самый бокс

      из Камазов, Зилов, Татр и Кразов.

      Вечерами – посиделки, кокс.

      Сто друзей, подруг и рестораны

      то в начале, то в конце себя.

      Томми пил или курил кальяны,

      жизнь свою к закату торопя.

      Уводя ее прямолинейно

      в города с названиями ВИЧ,

      Пиццерия, Почта и Кофейня.

      В их чертах бросал и делал спич.

      Выгонял пастись в желудок виски.

      Ну а в прочем – бился до конца

      с мириадом шлюх и проституток.

      Не носил ни фиксы, ни кольца.

      Не искал себе защиты в боге.

      Выходил в открытое пике.

      Голова, плюс руки и плюс ноги —

      это в сумме пальцы на руке.

      * * *

      Смотри – как ярко светят звезды!

      Как будто суку кобели

      зализывают жадно, слезно.

      Моей открытости внемли.

      И протяни навстречу руку.

      Ее к груди своей прижму,

      чтоб были мы вдвоем друг с другом.

      Ты моему дана уму.

      Ты моему открыта сердцу.

      Позволь тебя поцеловать

      и теплотой твоей согреться.

      Упасть с тобою на кровать.

      Раскрыть тебе свои объятья,

      обнять, как остров океан,

      лишив доверчивого платья.

      Армения, я твой – Тигран.

      Твои зрачки я обнимаю

      белками сильно и тепло.

      Любовь – глухая и немая.

      Пускай исчезнет в мире зло.

      Пускай телами станут души,

      раз голова есть шар земной

      с идущей на лице – на суше —

      Второю мировой войной.

      * * *

      В священники ушел однажды Форман.

      Там пробыл круглосуточно и в норме

      довольно долго или хорошо.

      Но срок вернуться в битву подошел,

      и