Mix fight поэзии. Оганес Григорьевич Мартиросян

на брови

      по холодному снегу и льду.

      Птицы черные на проводах,

      как прищепки сидят, а над ними:

      «Слава тем, кто скончались живыми», –

      развернулся плакат на столбах.

      Тихо бьются о память они,

      постоянно каспийские дни,

      и, ступни омывая, ложатся…

      Умирать не страшней, чем рождаться.

      * * *

      Мой горний лик подернут небом,

      мой клип не снят еще к стихам.

      Бомжей капканы, батонебо,

      разбросаны по городам.

      Мой звездный час еще не пробил,

      мой крест склоняет на весу

      то к прямоте рубленой гроба,

      то к белке жизни, колесу.

      По жилам кровь – трамвай по рельсам –

      подвозит сердцу без числа

      цветы любого вида зла,

      со скрипом в плоть входя, железом;

      ему дарует, батонебо,

      не распростертое вдали

      ворон считающее небо,

      а зубы сжатые земли.

      * * *

      Разборки, воровство и голод –

      вот все, что видел ты вокруг.

      За голубя убитый друг.

      За просто так убитый голубь.

      За гамбургер и кока-колу –

      один с Нью-Йорком на один.

      Привод в милицию. Спецшкола.

      Спортзал. Д´Амато Константин.

      …Весь мир любовь, ты в ней – гроза.

      За поясом взмывался пояс,

      пока толпы шумел вокзал,

      который прорезал твой поезд.

      Без музыки и без халата,

      в боксерках черных и трусах,

      ты нес на ринг огонь и страх,

      как завещал тебя Д´Амато.

      Удары голову кружили.

      Сквозной, не в мозг ведущий глаз –

      ты понял мир, когда, пружиной

      сломавшись, рухнул на канвас.

      В последнем раунде – как в первом.

      Сводила заповедь с ума,

      когда бы не сама по неграм

      с ума сходившая тюрьма.

      На небе сгинет твой подельник.

      С тех самых пор твой бокс, Клондайк,

      стал зарабатываньем денег,

      и заржавел железный Майк –

      с тех самых пор, когда казалось,

      что проиграть не в силах бой.

      Но грянул гром над головой.

      И мир, гигантский Бастер Даглас,

      встал над поверженным тобой.

      * * *

      Паром, таможня, паспортный контроль,

      какая цель приезда, Украина

      витает нас, российский три колор

      отстал, с закатом слившись воедино.

      Огнями полыхающая Керчь.

      Стекая по ступеням Митридата,

      неспешно пламя продолжает течь

      по улицам, в честь праздника поддатым.

      Открытые: кафе, аптека, рана

      на месте стыка суши и воды,

      на месте, где причален Амирани

      предвестьем или памятью беды…

      День Украины. Пьяная толпа

      вокруг меня расходится кругами.

      Отсчитываю сорок два столба

      у входа на вокзал, что у кургана.

      А что сказать о смерти? – Я живу,

      на данный час – в стенах