Царский подарок. Владимир Моисеевич Гурвич

сегодняшнего утра. Вот она одна мчится верхом, крепко натянув поводья. Ветер обдувает ее разгоряченные щеки, ветки деревьев то и дело хлещут по лицу, но она почти не замечает этих хлестких ударов. Она упивается непередаваемым ощущением бешенной езды, наслаждается силой и упругостью своего молодого гибкого тела, возможностью лететь во весь отпор наобум, куда глаза глядят, позабыв про все на свете. И нет рядом никого, кто мог бы воспрепятствовать ей в ее любом, самом сумасбродном желании. Вот это и есть счастье, вот это и есть настоящая свобода. Мария приподнялась на локтях, почувствовав потребность встать. Усталость ее, как рукой сняло. Прикоснувшись мыслями к своей утренней прогулке по лесу, она будто живой воды пригубила. Ее всю, с ног до головы, вдруг охватила жажда деятельности. Мария вскочила на ноги, даже не понимая еще того, что она сделает в следующую секунду. Просто ее тело просило движений и она повиновалось его страстному призыву, не рассуждая и не задумываясь о том, как она удовлетворит эту внезапно возникшую потребность.

      Мария бросилась к двери, откинула задвижку и выглянула в коридор. Там никого не было. Пустота равнодушного пространства, навалившегося на нее своим безразличием, нарушалась мерным тиканьем часов, висевшим на стене между двух окон, выходивших в сад. Взгляд ее проник сквозь стекло в гущу раскидистых деревьев, росших под окнами, устремился вдаль, за пределы вековых лип, окаймляющих сад, и служащих границей их имения и имения их соседей помещиков Ланских, отпрыска которых она внезапно повстречала сегодня во время утренней прогулки. Перед внутренним взором Марии живо встал образ ее нового знакомого. Мария задумалась, вспоминая гвардейца. Настроение ее вмиг переменилось, жажда деятельности сменилась другой жаждой.

      Мария вернулась в комнату и нерешительно подошла к зеркалу. Ей вдруг захотелось узнать достаточно ли хороша она, может ли она быть интересна таким мужчинам, как этот гвардеец? До сих пор она об этом никогда особенно не задумывалась, считая себя пусть не красавицей, но вполне симпатичной девушкой. Ей этого было вполне достаточно знать о себе. Но сейчас, в сию минуту, она почувствовала недостаток этого знания, ей захотелось большего, захотелось иметь доказательство своей красоты. С волнением и трепетом Мария остановилась перед зеркалом. Она впилась в свое отражение испытывающим взглядом. Из холодной невозмутимости стекла на нее смотрела довольно миловидная девушка семнадцати лет отроду с густой копной рыжих волос на голове. Нежно очерченный рот и огромные сияющие зеленые глаза доминировали на ее лице, завораживали, притягивали взгляд, оставляя в тени все остальное. Но, как только спадало первое впечатление, на поверхность лица всплывали другие его подробности, которые решительно не нравились Марии. Слишком волевой подбородок лишал ее облик мягкости и женственности салонных великосветских красавиц. А чуть вздернутый носик и широкие скулы с густым румянцем делали ее похожей на простолюдинку, на ее сводную сестру Лизу, рожденную крепостной девкой от ее папеньки.

      Девка та умерла