Пламя любви. Барбара Картленд

Услышав шаги, она обернулась к дочери и улыбнулась ей. Лицо ее, хранившее отблеск былой красоты, светилось добротой и любовью.

      – Входи, милая, – пригласила она. – Я тебе поджарила тосты с маслом. Должно быть, ты проголодалась в пути. Хотела бы я угостить тебя омлетом, да только куры у нас отказываются нестись вот уже три дня – только сегодня с няней говорили, как нарочно к твоему приезду!

      – Ничего страшного, все равно бы я не смогла сейчас есть.

      – И все же хотела бы я предложить тебе что-то посытнее хлеба с маслом! Милая, теперь, когда ты дома, тебе надо хорошо есть – ты совсем исхудала!

      – Стройность сейчас в моде, – легкомысленно откликнулась Мона.

      – Стройность, но не истощение же! – ответила мать. – Пухленькой ты никогда не была, но сейчас щеки у тебя просто как…

      – Просто скажи, что на меня страшно смотреть, и на этом закроем тему.

      Мать нежно улыбнулась:

      – Глупенькая, ты у меня всегда была красавицей! Я просто хочу, чтобы ты стала еще красивее. Тем более тебя так долго не было, что теперь я собираюсь всем-всем тебя показать!

      – Господи боже! Кому показать?

      – Всем друзьям и знакомым, – гордо отвечала миссис Вейл. – Ты не представляешь, как все обрадовались, услышав, что ты приезжаешь!

      Мона взяла с блюда поджаренный ломтик хлеба.

      – Неудивительно – теперь им есть о чем поговорить. С тех пор как я уехала, они, должно быть, только и ждут нового скандала.

      – Милая, не говори так! – упрекнула ее мать. – Ты же знаешь, то… мм… происшествие уже совершенно забыто! Да многие здесь ничего и не знали – это ведь лондонские желтые газетенки подняли шум, а сюда почти ничего и не доходило… И потом, с тех пор ты успела выйти замуж!

      – И овдоветь, – добавила Мона.

      – Да, дорогая. Бедный Нед! А его родные так и не желают с тобой общаться?

      – Ни слова от них не слышала.

      – Не так давно я видела в газете что-то насчет его матери, – не унималась миссис Вейл. – Кажется, она организовала благотворительную ярмарку или что-то в этом роде.

      – Очень может быть. Утомительная женщина, мне она никогда не нравилась.

      – Бедняжка, мне ее жаль! Потерять единственного сына – и таким ужасным образом! И все же, мне кажется, это не извиняет того, что она тебе написала. Право, можно подумать, это ты его подтолкнула так глупо рисковать жизнью!

      – Может, так оно и было, – проговорила Мона словно про себя.

      – Милая, не говори так! – взмолилась мать. – Вечно ты стараешься выставить себя хуже, чем есть!

      – Куда уж хуже.

      – Мона!

      – Прости, мама. Так ты говорила о том, как все радуются моему приезду и как тебе не терпится показать меня всем твоим друзьям. И как же мне одеться – в рубище, как кающейся грешнице?

      – Милая, да что с тобой? Отчего ты такая злая?

      – Прости, мамочка. Злая, это верно. – Поднявшись, Мона положила руку матери на плечо и нежно ее поцеловала. – В самом деле, я шучу