Огонь и сера. Линкольн Чайлд

излучение, гамма-лучи, микроволновое излучение, дальняя область инфракрасного спектра, определенный спектр радиочастот, не говоря уже об альфа-лучах и потоках быстрых нейтронов. Все они вполне естественны, неестественной была мощность излучения.

      Тут бы Карлтону вставить свое, но директор молчал. Вместо него снова заговорил Пендергаст:

      – Точечная коррозия ни на что вас не натолкнула?

      – Пока нет.

      – Никаких догадок?

      – Я не строю догадок, мистер Пендергаст.

      – Но ведь так воздействовать на крест мог мощный пучок электронов, вы не думаете?

      – Только в условиях вакуума. В воздухе пучок рассеялся бы, скажем, в миллиметре или двух. Я уже сказал, это могло быть инфракрасное, рентгеновское или микроволновое излучение. Если не считать, что создают такие пучки лишь передатчики весом в несколько тонн.

      – Вы, конечно же, правы, доктор. Но что вы думаете о предположении, высказанном в «Нью-Йорк пост»?

      Резкий поворот слегка огорошил Дьенфонга.

      – Я, – помолчав, сказал он, – не имею привычки опираться в работе на предположения «Пост».

      – Они высказали догадку о том, что душу Джереми Гроува забрал дьявол.

      Возникла небольшая заминка, во время которой по залу пробежали редкие смешки. Очевидно, Пендергаст шутил. Или нет?

      – Под такой версией, мистер Пендергаст, я бы не подписался.

      – Вот как?

      – Я буддист, – улыбнулся Дьенфонг. – Для меня дьявол скрыт в человеческом сердце.

      Глава 18

      У входа в Метрополитен-оперу бурлил людской поток, но графа Исидора Фоско Пендергаст нашел быстро. Массивную фигуру, застывшую в театральной позе у фонтана Линкольн-центра, фэбээровец не спутал бы ни с кем.

      По случаю премьеры «Лукреции Борджа» Доницетти Фоско нарядился в идеально подогнанный белый фрак, не забыв о гардении в петлице. Вместо обычной жилетки он щеголял роскошным гонконгским шелком с серыми и белыми парчовыми вставками. Пудра довела его ухоженные щеки до розового совершенства, а седые волосы завивались львиными кудрями. Довершали композицию миниатюрные серые перчатки.

      – Мой дорогой Пендергаст! – радостно воскликнул Фоско. – Я был уверен, что вы наденете фрак. Не понимаю, как в такую ночь можно одеваться столь вызывающе безвкусно. – Он широким жестом окинул устремленный к фойе поток смокингов. – В наши темные дни осталось лишь три случая, когда можно по-настоящему блеснуть нарядами: первый – бракосочетание, второй – похороны и третий – премьера в опере. Третий случай, конечно же, самый счастливый.

      – Это как посмотреть, – сухо ответил Пендергаст.

      – Так вы счастливый муж?

      – Не угадали.

      – А! – Фоско рассмеялся. – Вы правы, Пендергаст. Я знавал людей, обретших счастье лишь на своих похоронах.

      – Хотя радостный повод надеть фрак достается наследникам.

      – Ах вы, негодник! – пожурил агента граф. – Ну что же, войдем? Надеюсь, вы не против, что я взял билеты в партер: не люблю ложи, акустика там отвратительная. Наши места в центре, правый сектор. Я долго экспериментировал