На суше и на море. Игорь Подгурский

офицер был неуловим. Трижды неутомимый Малюта почти настигал его, и трижды француз уходил у него из-под красного от мороза носа.

      Мокрый от пота Малюта пробирался к деревне по снежной целине, глубоко увязая в снегу и чертыхаясь. Выбравшись на большак, он отломил свисающую под носом сосульку и раздраженно втоптал ее в снег.

      – Лягушатник проклятый, – отдирая ледяную корку с губ, выдохнул Скуратов. – Акклиматизировался он тут, что ли? Господи, холодно-то как! Нет, в деревню зайти надо. Отогреюсь хоть.

      Глухая деревушка Накипелово встретила его прохладно. Сторожевые псы атаковали промерзшего капитана тотчас, как он миновал околицу. Отмахиваясь от своры саблей, Скуратов отступал, пока не уперся спиной в овин.

      – Сюда, сюда, милок, – краем уха услышал он чей-то ласковый голос.

      Дверь в овин распахнулась, Скуратов нырнул в нее, облегченно выдохнул, и тут в голове его разорвался фугас.

      – Ошибочка вышла-с, ваш сиясь, – услышал Скуратов, со стоном протирая глаза чем-то мокрым, заботливо сунутым ему в руки. – Мундирчики я попутал. Не взыщите уж, ваш сиясь!

      Малюта открыл глаза. На корточках перед ним сидел банник. У его ног стояла деревянная кадка с водой.

      – Встать! – заревел Скуратов и болезненно сморщился – его голова раскалывалась.

      Банник покорно встал и обреченно тряхнул непокорной шевелюрой:

      – Повинную голову и меч, барин, не сечет.

      – Сейчас проверим, – успокоил банника Скуратов, вытягивая саблю из ножен. – Докладывай, кто такой?

      – Банник здешний, Прокопка. Не берите греха, Малюта Лукьяныч, все как на духу скажу!

      – Откуда меня знаешь?

      – Братец мой двоюродный у Задова в бане живет, много про вас сказывал, все зазывает погостить в Лукоморье.

      – Ну, раз меня знаешь, то что ж не трепещешь, нечисть?

      – Ой, трепещу, Малюта Лукьяныч, и не поверите даже, как трепещу! Да все одно – от судьбы не уйдешь.

      Скуратов умиротворенно кивнул:

      – Это верно. Ладно, живи пока. Некогда мне нынче тебя изводить. Сказывай, немцы в деревне есть?

      – Кто?

      – Тьфу ты, леший! Французы есть в деревне?

      – Были, Малюта Лукьяныч, как есть были. Только бабы их извели. Зашло тут пятеро, а бабенки молодые их покормили и по сеновалам растащили.

      – Срам!

      – И не говорите, Малюта Лукьяныч, – чистый срам. Хранцузы, они на женское дело падкие: за бабами шасть, а их на сеновале уже и встретили.

      – Бабы?

      – Да не, мужья ихние. С кольями. Так всех пятерых и порешили.

      – И никто не сбег?

      – Один только. Добег аж до дверей. А на пороге и его кончили. Срам! И это называется традиционное русское хлебосольство…

      – Ясно. Ладно, ступай себе. Пойду я с мужиками потолкую.

      Банник махнул рукой:

      – И не думайте. Нет мужиков – в леса ушли. Вчерась тут один пришел в деревню и разагитировал общество. Говорит, раз такое дело – будем всех подряд палить. Мы, дескать, не холопы нынче, а вольные. И пошли наши мужики петуха пускать красного по усадебкам