Петербуржцы. Филипп Александрович Горбачев

ведь не в любви. Мне бы хватило, если бы ты просто меня уважал. Но ты тогда доказал, что тебе на меня насрать.

      – Мне, правда, очень жаль.

      – Ладно, тебе ведь тоже с этим жить, не мне одной. Поздно уже, мы, пожалуй, пойдём.

      – Вы же только пришли.

      Нэнси, ничего не ответив, посмотрела Никите в глаза и вернулась в комнату. На секунду, пока дверь была открыта, на улицу вырвалась шумная смесь из музыки и пьяных голосов, но тут же растворилась в тихом петербургском вечере.

      Никита сел на балконный пол и уставился в чёрное небо.

      – Вроде опять дождь начинается, – услышал Никита знакомый голос.

      Он повернул голову налево, откуда донёсся комментарий, и увидел сидящего рядом с ним густоволосого мужчину азиатской внешности.

      – Теперь Цой, – выдохнул Никита.

      – А ты кого ждал? – спросил мужчина.

      – Почему я должен обязательно кого-то ждать? Может мне хочется просто побыть одному.

      – Я тебя понимаю. Почему-то все считают, что одиночество это обязательно плохо. Но ведь не всегда. Недаром многие талантливые люди были очень одиноки. Настоящему творцу, на самом деле, не нужны толпы обожателей, чьи-то признания и прочая шелуха. Нужны только лишь тишина и гитара, ну или ручка с бумагой, или кисть с мольбертом, смотря, что ты предпочитаешь.

      – Я ничего не предпочитаю. Какой я творец? Скорее наоборот, раз вокруг меня вечно всё рушится.

      – Я встречал много людей, которые называли себя творцами. Они пытались на чём-то играть, что-то писать. Только всё впустую. Не чувствовалось в них такого размаха, который отделяет настоящего творца от жалкого марателя бумаги. А в тебе есть творческая сила, есть размах. Со временем ты в этом убедишься и найдёшь свой путь. Нужно только перетерпеть нынешние сложные времена. Знаешь, Будда учил, что молитва это терпение, – говорил Цой, с трудом подбирая слова.

      – Нет больше сил терпеть. С тех пор, как Света утонула… С тех пор всё стало каким-то пустым. Я честно пытался забыть, начать всё сначала. Иногда кажется, что забываешь, но потом всё снова. А ещё эта история, с ней, – Никита махнул в сторону двери, где недавно скрылась Нэнси. – Она ведь права, я действительно поступил отвратительно.

      – Страдания от женщин, – ухмыльнулся Цой.

      – Скорее у них от меня.

      – Привязанность к земным вещам это и есть страдание. Вот возьми меня. У меня было всё: слава, деньги, девочки. Не буду врать, что я не желал всего этого. Конечно, желал, как и любой нормальный пацан. Получается, что я счастливчик? Ведь мои желания сбылись. Так ведь нет. Когда мы пили дешёвый портвейн в электричках и бренчали на гитарах у кого-нибудь на квартире, я чувствовал себя более счастливым, чем на сцене «Олимпийского» перед десятками тысяч вздыхающих по мне девчонок.

      – К чему это всё?

      – К тому, что нужно решать сердцем. Мозг убеждает тебя, что для счастья нужно: это, это и вот это. Но правда всегда остаётся за сердцем.

      Цой вытащил из кармана прозрачную упаковку от леденцов «Тик Так», но вместо продолговатых конфет внутри был насыпан белый порошок.

      – Держи, – он передал упаковку Никите.

      – Что это? Зачем?

      – Пусть твоё сердце