Изумруд из Сан-Донато. Сан-Донато

гораздо спокойнее, чем в Зимнем. И работается легко, – любил говаривать Император.

      Огромная оттоманка, на которой удобно было валяться с книжкой; г-образный стол, совершенно заваленный документами; огромный письменный стол, за которым Государь трудился, абсолютно свободный и чистый. Здесь же была повседневная библиотека на тысячу томов. И фотографии, фотографии, фотографии…

      – Я очень рад, что теперь сам могу фотографировать. Это роскошный отдых. Он позволяет от всего отвлечься и быть рядом с семьей.

      Изображения семейных сцен и портреты членов царской фамилии, заправленные в рамки различного размера и цвета, были развешены буквально на каждом сантиметре стен и десятками стояли на столах и полках. Попадая в кабинет, посетитель как бы открывал для себя домашний фотографический альбом Императора и невольно становился новым, но, совершенно лишним и ненужным членом этой семьи.

      – Государь открыт и весьма любезен. Император чрезвычайно обаятелен! – в таких восторженных тонах отзывались обычно люди, посетившие этот знаменитый кабинет. Им казалось, что они переступили через какую-то важную грань, за которой в домашней обстановке вершатся судьбы России. Но переступить, не значит – приобщиться.

      Магия личности Николая Второго состояла в том, что он легкой полуулыбкой без всякого усилия создавал непроницаемое и невидимое пространство, которое отделяло его от простого смертного лучше бетонной стены. Это многих шокировало. Но несколько застенчивый Николай учился таким манерам, что называется, с младых ногтей.

      – Не забывайте, перед Вами Самодержец Всероссийский, – наставляли посетителей сопровождающие их дворцовые скороходы, напоминавшие основы этикета.

      Но наставлений большинству хватало ненадолго. Государь казался так доступен и прост, что его хотелось потрепать ласково по плечу. Он не умел и не любил отказывать. И потому должен был как-то останавливать скотское стремление людей к панибратству. И великолепно выучился это делать. Взглядом. Или резким переводом беседы на совершенно отвлеченную тему.

      – Я долго вырабатывал в себе привычку к трудолюбию. И очень много занимался воспитанием воли, – с удовольствием подчеркивал Николай Второй.

      – Ошибаются те, кто полагал Государя слабовольным или мягким. Своих решений он добивался неукоснительно. Беда лишь в том, что он о людях всегда думал лучше, чем они есть на самом деле, – говорили многие из тех, кто близко его знал.

      К этому добавим, что вера в Божественное провидение часто заменяла ему настоящий анализ ситуации.

      – Божественное провидение, как мы знаем из математики, дает неизменно результат пятьдесят на пятьдесят, – пошутил как-то известный академик Крылов.

      И применительно к управлению Россией он, кажется, был прав.

      Государь непостижимым образом легко растворял натуру любого посетителя в теплоте личного обаяния. Он действительно чувствовал живой интерес и уважение к любому, с кем общался. Но оставлял при этом собеседнику лишь одну привилегию – восторженно повиноваться.

      Морской