По всем частотам. Сборник. Валентина Осколкова

Вот Гарин и сказал: «Пойдём к Варягу».

      К Варягу…

      То есть сейчас Инженер пойдёт к папе.

      И взорвётся граната?!

      Нет, ему нельзя!

      Я вцепился Гарину в рукав, судорожно пытаясь придумать, как ему объяснить, что идти нельзя…

      А потом понял, – а может, и Руслан подсказал неслышно, – что даже если к папе не пойдёт Инженер, выстрел всё равно попадёт в окно.

      Только подорвётся на ней папа, а не Гарин. Не во сне – Руслан ведь сказал, что это не сон.

      – Ну чего испугался? – не так понял меня Гарин. – Залечим тебе ссадины, потом разберёмся, откуда ты такой взялся.

      – Не… не надо, – всхлипнул я. – Не… нельзя. Туда нельзя! Н-никому!

      – Почему нельзя? – удивился Инженер.

      И взглянул на меня как-то… открыто, полностью, и я понял, что даже если всё ему расскажу, и даже если он поверит – то всё равно он пойдёт к папе. Чтобы вместо него умереть. Просто так, с вот этой открытой улыбкой. Как на праздник.

      И что же я тогда должен делать?! Я-то думал, я тут, чтобы Гарина спасти!

      Но тогда погибнет папа.

      Не приедет домой. И я не встречу его в коридоре, кутаясь в его же халат, и он не поднимет меня одной рукой, и арбуз мы домой вместе не понесём, и ящик яблок соседке, и…

      Я словно застыл – не внешне, нет, но не было сил возражать, объяснять и что-то говорить. Я безропотно позволил Гарину отцепить от себя мои пальцы, взять за руку и повести к Зайцу и папе. Я ничего не понимал, ничегошеньки, что мне делать, зачем я тут. Руслан спас папу, потому что умер. А я что? Мне только через четыре месяца, даже больше, одиннадцать лет исполнится. Я не такой сильный, как папа, и не такой смелый, как Руслан.

      И что же мне теперь делать? Руслан!

      Руслан не слышал – или не знал. Он, понурившись, шагал рядом с нами, но никто его, кроме меня, не видел.

      Конечно, он же сам сказал: его здесь нет, он умер в 1999 году…

      «Прости, – говорил его взгляд. – Я не знал, что всё так выйдет, Русь. И я не знаю, что делать, я ничего не знаю, я просто мёртвый парень из Грозного».

      Господи, а кто же тогда знает?!

      Но тут я увидел папу, и оцепенение прошло.

      Папа был почти такой же, как дома, только чумазый весь, и руки – обе, он ими автомат держал. Папа стоял в каком-то помещении, а в окно я увидел ту самую машину, от которой прибежал сюда.

      Гарин шагнул к двери, но тут во мне что-то оборвалось, словно резинка – и больно хлопнуло внутри, по груди, обжигая страхом узнавания – из папиных снов.

      Сейчас!..

      Опережая Инженера, я бросился к окну. «Не стреляйте!» – хотел крикнуть я. Неужели по мне выстрелят?!

      Наверное, те двое, за машиной, всё же что-то заметили. Сложно ведь перепутать взрослого солдата в камуфляже и меня в жёлтой футболке и рваных бриджах.

      …Красное солнце бьёт в глаза, и текут слёзы, и щиплет ссадину на щеке. Солнце садится прямо в обгоревшие развалины – алый круг среди серо-чёрного. Я опускаю глаза и вижу, что на футболке лежат такие же красные, как солнце, блики.

      Страшно. Мне – страшно.

      – Ру-у-ус-сь! – кричит папа одним пронзительно-шипящим звуком