Реликварий ветров. Избранная лирика. Александр Радашкевич

и белыми цветами,

      и слушать плеск темнеющей Невы,

      и – отлететь с моста к тебе

      за лапками плаксивых чаек.

      18. VIII.1977. Пб.

      2. Этот день

      И этот день быть без тебя,

      проволочась в назначенных теснинах,

      как червь слепой. И этот день

      неспешно пить густую боль,

      креплёный мёд разлук. И этот день

      хранит тебя, как камень – звук, и дерево —

      слезу в незримой глуби. И этот день

      острей протекшего, когда стираю пыль

      с запомнивших вещей. И этот день

      живёт твоё лицо, как пламенная память

      о сущих пустяках… И этот день —

      о далях взора, павловской тропе,

      о хрупкости, виновности, зиме. И этот день

      будь проклят! Так тебя люблю, как душу

      прошлую и нежный прах земли. И этот день,

      сгорев, тебя мне не отдаст, меня —

      тебе и бросит в ночь, как в ров.

      17. IX.1977. Пб.

      3. Чтение (Денис Давыдов)

      С утра кружился редкий снег,

      и старых тополей высокие шпалеры,

      теряя золото, чуть колыхались,

      как от великого дыханья,

      а полы светлого плаща

      в разлёте реяли, и мёрзли пальцы.

      Я после сел за чай с Анакреоном

      под доломаном и не скучал,

      собратствуя в речах зачарных

      усатых молодечеству и скорби

      безусых дафнисов гвардейских,

      одетых в элегическую холь.

      Остыла чашка. Я им задарен:

      хоть не было тебя в твоём углу

      за чаем, но и меня не очень было,

      когда он так скакал в угарный рай

      допитых вин, усопшего гусарства,

      где «кивер зверски набекрень» и

      «ментик с вихрями играет».

      6. X.1977. Пб.

      4. Элегия с белкой

      Я в парк вошёл, и всё сошло. Я стал заряжен

      в тёмный ствол

      аллеи, целившей в забвенье и незабвенность. Траур хвои

      и пятна смертной позолоты, да небо стёртое и дождь

      кренящий. Легковерен – разлётом павловского края,

      надумавшего нынче осень лишь для меня. Земля ли

      в глазах? Разгладив щёки мха, хладящие, я вздрагиваю от

      надлома пальцев бронзовых, от каменной слезы набрякшей

      и мраморного взгляда в спину. Храм обретенью.

      Мавзолей

      сообщникам классической утери. Кентавры,

      бьющие копытцем,

      одни строптивы тут. В верхах повизгивает белка,

      не отрывая глаз от глаз, запнувшихся на ласке. В кармане —

      мир наград! – конфета… Кружась, спускается, но медлит

      скакать в траве. Привстав, берёт в протянутые лапки

      (как дама – шляпу в лотерее) и – отпружинивает в ели.

      Высокий вал из блага. По воле беличьей. По замыслу

      Гонзаго,

      кто молвил исподволь – разубранной натурой.

      8. X.1977. Павловск

      5

      Как странно, тёплый дан декабрь

      тому, кто одинок. Как дерзко солнце

      сегодня хлещет в лоб его – того,

      кто одинок. Как взросло губы отдают

      тому