Тайна старинного портрета. Повесть. Валентин Альбертович Колесников

у тебя!

      – Нет, это оно побелело, потому, что свежее. Свежее очень вкусное и всегда белое. А твое старое и жесткое. Долг—о жевать будешь.

      Валик вспомнил белое свежее приготовленное бабушкой вареное мясо. Потекли слюнки от привкуса аппетитного куска свежатиной, каким потчевала его бабушка.

      – Ну, давай!

      Коля зачерпнул своей ложкой мясо в тарелке Валика:

      – Сначала ты свое давай. – с аппетитом жуя, проговорил он. Затем зачерпнул свое и положил в тарелку друга. Валик взял» мясо» в рот с привкусом воспоминаний свежатины, стал жевать, не распробовал, проглотил. И уже, глотая, почувствовал тошноту от безвкусного куска свиного вареного жира, медленно продвигавшегося по пищеводу. Снова обидно защемило сердце от обмана Коли, считавшемся другом. Валик еле сдерживал слезы. Кушать не хотелось. Кусок жира застрял в горле тошнотворным препятствием. А ведь такой ароматный свежий горошек, зеленый укропчик и коровье домашнее масло сверху в супе. Любимый суп, теперь казался безвкусным. А тут еще повариха прицепилась:

      – Ты что не ешь?! Анну ешь!

      Воспользовавшись минутой, когда она отвернулась, Коля схватил тарелку супа Валика и выплеснул под стол, затем быстро поставил порожнюю перед растерявшемся другом. Повариха обошла вокруг длинного стола и вновь приблизилась к ребятам:

      – Ну, вот молодец. Добавки дать?

      – Нет, я уже не хочу.

      – На, вот, пей компот.– она поставила перед Валиком граненый стакан грушевого компота, пахнущим дымком. Валик в мгновение осушил стакан, таким вкусным показался напиток после порции вареного, отвратительного жира. Казалось, дай ему ведро компота, в тот памятный момент, то половину ведра наверняка выпил бы. Но порции были строго ограниченные.

      – Все дети поели? – обозвалась тетя Оля, – Теперь дружно встали и пошли строиться. После завтрака, воспитательница тетя Оля, полная и неповоротливая от своей полноты женщина, выводила детей в дубовую рощу на мягкую бархатную траву. Она расстелила одеяло под толстым узловатым стволом старого дуба, поместила на него свое тучное тело и принялась за каждодневное свое занятие, штопанье чулков.

      – Валик! – позвала она с ядовитыми нотками в голосе. – Ты сегодня наказан и гулять

      не пойдешь. Сиди тут и никуда не отлучайся.

      Что может быть страшнее за самое страшное наказание для непоседливого мальчишки, как сидеть возле воспитательницы, когда идет веселая игра прямо тут рядом перед глазами. Лишится игры, в которую он рвется всей душой, а строгость запрета не позволяет отдаться наслаждению, тогда игра становится во сто крат привлекательнее, чем есть на самом деле. И это мир взрослых. Что может быть скучнее этого мира? Неужели взрослые не понимают сердец маленьких людей, ведь запреты в этом его возрасте воспитывают обман и хитрость у маленьких. Так сидя рядом с тетей Олей, философски размышлял Валик. И грустные мысли повергали его в дебри рассуждений о том, что взрослые могут только в разрешении стимулировать к игре ребенка, а запрет