Дочь Клеопатры. Мишель Моран

прибавил Октавиан, – я позволю похоронить их рядом с Марком Антонием внутри вашего мавзолея.

      – Цезарион! – закричала мама, и победитель отвел глаза. – Только не он, нет!

      Ее гордость. Ее любимец. В голосе матери слышались неизбывная мука, и ужас, и боль предательства. Вот когда я отчетливо поняла: evocatio все-таки принес плоды. Боги оставили нас, обратившись к Риму. Спрятав лицо в ладони, я зарыдала, а наша мама от горя стала рвать на себе одежду.

      – Угомоните ее! – угрожающе рявкнул Октавиан.

      Агриппа протянул руки. Царица исступленно замотала головой.

      – Это же был твой брат! – выкрикнула она. – Потомок Юлия Цезаря. Понимаешь, что ты наделал? Прикончил брата!

      – А ты – сестру, – напомнил Октавиан. И даже не шелохнулся, когда мама в ярости вскочила на ноги. – Через три дня вы с детьми отплываете вместе со мною в Рим, где примете участие в триумфальном шествии.

      – Я не позволю выставлять себя напоказ перед римлянами!

      Переглянувшись с Юбой, Октавиан поднялся.

      – Куда ты направился? – воскликнула мать.

      – В усыпальницу Александра Македонского, величайшего в мире завоевателя, – бросил Октавиан у самой двери. – А потом – в гимнасий: пора обратиться к своему народу. – Его стальные глаза вдруг задержались на мне. – Может быть, дети пойдут со мной?

      Я бросилась к матери и, пав на колени, припала к любимым ногам.

      – Не отсылай нас с ним, пожалуйста, мама, не надо!

      Ее колотила дрожь. Царица даже не опустила глаз: она смотрела только на Октавиана. Казалось, они безмолвно сказали что-то друг другу, и мама кивнула:

      – Да. Забирай детей.

      – Нет, не пойду! – разрыдалась я.

      – Давай, – потянулся ко мне Юба.

      Я вырвала руку и закричала:

      – Не заставляй нас уходить! Прошу тебя!

      Птолемей заплакал, и Александр присоединился к моим горячим мольбам.

      Царица всплеснула руками:

      – Прочь! Ирада, Хармион, уведите их отсюда!

      Я не понимала, что происходит. Хармион подтолкнула нас к двери, где мать обняла Александра, после чего притронулась к моему жемчужному ожерелью, нежно погладила волосы, руки, щеки.

      – Мама! – не унималась я.

      – Ш-ш-ш.

      Она приложила палец к моим губам, а затем посадила Птолемея к себе на колени, чтобы зарыться лицом в его мягкие кудри.

      Октавиан терпеливо ждал, и мне это показалось странным.

      – Слушайте все, что скажет вам Цезарь, – произнесла мама. – Делайте все, что вам скажут, ты понимаешь, Селена? Александр, будь осторожен. И позаботься о них.

      С этими словами царица поднялась, и прежде, чем на ее лице отразились какие-либо чувства, Хармион захлопнула дверь, оставив нас наедине с врагами.

      – Держитесь рядом и молчите, – предупредил Агриппа. – Сначала идем в усыпальницу Александра, потом – в гимнасий.

      Мы с братьями шли, взявшись за руки, и с трудом узнавали собственный дворец. Римляне кишели повсюду, выискивая сокровища для казны Октавиана. Резные кедровые кресла, некогда украшавшие главные залы, бесследно