Дочь Клеопатры. Мишель Моран

руки, будто не желал подпускать нас ближе. – Он пытался покончить с собой. Он умирает, мама!

      – Антоний! – закричала она, прижимаясь лицом к железной решетке. – Антоний, что ты наделал!

      Ответа мы с Александром не расслышали. Мать покачала головой и проговорила:

      – Не могу. Если дверь открыть, любой из твоих солдат захватит нас ради выкупа.

      – Пожалуйста! – взмолился мой брат. – Он умирает!

      – Открывать нельзя… – начала Хармион.

      – Так ведь есть окно! – воскликнула я.

      Мама уже бежала вверх по ступеням, и мы пятеро следовали за ней по пятам. Мавзолей был еще не достроен – кто знал, что в нем так быстро возникнет нужда? Всюду лежали оставленные строителями рабочие инструменты, и мать приказала:

      – Александр, веревку!

      А сама распахнула решетчатые ставни окна, выходящего на храм Исиды. Внизу волны бились о створки восточных окон. Не могу сказать, как быстро ей удалось совершить невообразимое. Конечно, с помощью Ирады и Александра. В общем, едва лишь окровавленные носилки с отцом привязали к веревке, мать подняла его на второй этаж и, втащив, положила на пол мавзолея.

      Я застыла, прижавшись к мраморной стене спиной. Умолкли радостные крики чаек, и моря не стало, и не было больше ни слуг, ни даже солдат. Остался один отец – и рана меж ребер, там, где он пронзил себя собственным клинком. До слуха долетало судорожное дыхание брата, но самого его я не видела. Потому что смотрела на руки матери, обагрившиеся от прикосновения к отцовским одеждам.

      – Антоний! – воскликнула она. – Антоний! – И прижалась щекой к его груди. – Знаешь ли, что посулил Октавиан после битвы при Акции? Что не станет посягать на египетский престол, если только по моему приказу тебя убьют. Но я не сделала этого! Слышишь, не сделала! – Мама уже была близка к припадку. – И вот… что же ты натворил!

      У него задрожали веки. Я никогда не видела, чтобы отец испытывал боль. Он был воплощенным Дионисом, чем-то большим, чем жизнь, и ни один мужчина не мог с ним сравниться ни ростом, ни быстротой движений, ни силой. Отец хохотал громче всех и шире всех улыбался. Но сегодня на прекрасном загорелом лице не было ни кровинки, а волосы взмокли от пота. Отца было трудно узнать без греческих одеяний и золотой короны в виде листьев плюща; скорее он походил на простого смертного, на римского легионера, который еле ворочает языком.

      – Мне сказали, что ты умерла.

      – По моему приказу. Я хотела, чтоб ты бежал, а не убивал себя. Еще не все кончено, Антоний.

      Однако его глаза уже затягивала мутная пелена.

      – Где мои солнце и луна? – прошептал отец.

      Александр взял меня за руку и повел за собой. Наверное, я бы не справилась без его помощи.

      – Селена… – Взгляд умирающего упал на меня. – Селена, ты не подашь отцу вина?

      – Папа, это мавзолей, здесь нет…

      Но он уже не понимал моих слов.

      – Доброго хиосского вина…

      Мама всхлипнула.

      – Не плачь. – Он ласково прикоснулся к ее волосам, прошептал: – Наконец-то я становлюсь Дионисом, – и,