Смерть во фронтовом Киеве. Станислав Казимирович Росовецкий

«русской» общине максимально выгодной позиции на переговорах о прекращении огня, о функциях войск ООН, о разграничении национальных анклавов. И что упитанный глава ошеломлённого народа, в первые трое суток блокированный российским спецназом в Мариинском дворце, оказался человеком, будто созданным для таких переговоров. И не были ли именно переговоры основной целью этой кровавой авантюры? Не задумал ли эксцентричный российский президент поступить плохо, затем исправиться и в награду за возвращение к добру вырвать наконец у Запада давно обещанный десятимиллиардный кредит?

      Сураев присвистнул. Однако и взлетел же в эмпиреи! Его место – с обывателем, беднягой, сперва поверившим, что все беды от москалей, лопающих его пайку масла и сала в своей голодной Москве, а потом остервенело меняющим талеры на рубли. Несладко ему пришлось, что тут скажешь, однако всё-таки и не так солоно – даже в сравнении с мирными советскими временами, когда у человека было всего понемножку, кроме свободы. Свободы, гм…

      Пожалуй, стоит прилечь на скамью. Лежащего патрульным труднее углядеть, чем сидящего. Да ещё если проедут на «джипе». Поёрзал по скамье, пытаясь добиться, чтобы нужное окно оказалось между ступнями, словно в прорези прицела. Не вышло.

      И чёрт с ним. Твёрдо, зато не задремлешь, как на родной кровати. В голове продолжали крутиться обрывки мыслей – пережеванных, обсосанных, будто леденцы. Леденцы – чушь, отбивную бы, с корочкой… Уж лучше вернуться к политике. На чем там остановился? Ага, теперь аналогии с Чернобылем. Ведь было же, сравнивал патриотический редактор «Ранковойи Витчизны» тучу российских парашютистов над Печерском с радиоактивным облаком 1986 года. Однако опыт, выстраданный в той беде, подвёл теперь обывателя. Чернобыльской весной кто оказался прав, кто сберёг здоровье свое и близких? Слабонервные тогда выиграли, паникеры и эгоисты – все, кто, услышав «из-за бугра» первое же сообщение о взрыве, без памяти бросились куда подальше. А вот удравшие после первых же перестрелок, возвратившись, обнаружили в дверях своих квартир новые замки, а за родимой, своими руками прикрученной цепочкой – небритую рожу нового хозяина, примчавшегося из Боярки или Триполья.

      Прошло разграничение анклавов, и на обывателя обрушилась проблема выбора. Бюро квартобмена горели в лихорадке, а в скромной поэтике объявлений на столбах прорезались новые формулы: «двор част. размин.» и даже «на сторон. ул., наим. опасн. при ракет. обстр.» А эпопея обмена паспортов…

      Чуток выше и влево от чёрного контура левой кроссовки Сураева трижды мигнуло желтым, потом ровно осветился малюсенький на таком расстоянии квадратик. И хоть загорелось вовсе не то, лихо вычисленное окно, на третьем этаже всё же. Возможность совпадения показалась Сураеву настолько маловероятной, что он, покряхтывая в напрасной и полупритворной попытке пожалеть себя, спустил ноги со скамейки.

      Надо идти. Хотя бы для того, чтобы выручить паспорт. Мнимый следователь не тронет,