Смерть во фронтовом Киеве. Станислав Казимирович Росовецкий

расставленным на горбатой крыше прожекторам, вечером подсвечивается. Плюют, в общем, на затемнение: может, храбрятся, а то и чего похуже –палите, мол, куда попадёте, да только не по нам, грекам!

      На стенах никаких тебе ржавых подтёков, облупившейся штукатурки и прочих неореалистических красот средиземноморской архитектуры. То ли кино и в этом врёт, как почти всегда, то ли перед нами выездной вариант. А для любителей неореализма – вон хоть бы домина напротив, пятиэтажка солидного купеческого модерна, отселенная, видать, для капремонта перед самой перестройкой да так и простоявшая, ветшая, все эти годы. Дверь у греков, ты посмотри, лакированная, с резьбой, а на нижней филенке сияет медная пластина – это чтобы посетители могли всласть ногами попинать или…

      – Стий! Вы до кого?

      И забудешь, что охрана тут нашенская, так напомнят. После прикинул Сураев, и вышло у него, что на переговоры с деревенщиной-ментом, засевшим в чёрной будке, ушло времени лишь немногим меньше, нежели на решение всех вопросов с греческими чиновниками, когда к ним удалось, наконец, прорваться.

      Греки удивили Сураева. И не столько доброжелательностью, ведь на неё он и сам надеялся, сколько деловитостью. Показали кладовку, где до отлета постоит запаянный цинковый гроб. Полиция уже вернула Генкины вещи, среди них оказались и осколки компьютера в полиэтиленовом пакете. Денег объявилось не так много, как предполагал Сураев, чему не стоило удивляться. Распоряжения и доверенность Ксении Флоридис уже пришли на факс консульства, и Сураеву, чтобы получить Генкины капиталы на руки, оставалось только расписаться.