Под сенью платана. если любовь покинула. Юлия Тимур

только открылась первая страница, то вместе с ней рассеялся этот туман, и удивительным образом изменилось лицо самой Элиф – оно просветлело, даже бороздки морщин куда-то исчезли, а быть может, на её лике отразилась спрятанная в альбоме и ревностно хранимая им молодость старой женщины.

      – Элиф, какая же ты красавица на всех фотографиях! – не удержалась от восторга Алия. – Хотя следы этой красоты немного сохранились, если хорошо приглядеться к тебе нынешней.

      – Спасибо, дорогая, за твой комплимент, но всматриваться в мое лицо теперь нужно очень долго, чтобы былую красоту заметить, а это небольшое удовольствие, как ты понимаешь.

      – А кто это справа от тебя на фотографии? Неужели Нильгюн? Конечно, я не могла ошибиться – роскошная блондинка. А рядом с ней, пухленькая, с озорным взглядом это, конечно, Сибель? – не унималась Алия.

      – Почему пухленькая? И почему «пухленькой» должна быть именно я? Потому что я сейчас не стройна? Нет, Алия, меня на этих снимках нет, – Сибель слегка улыбнулась: ее и раздражала манера Алии все выспрашивать, и казалась забавной такая несдержанность в её возрасте. – На фотографии – сестра Элиф. Я же появилась на этой улице гораздо позднее, когда вышла замуж, и мы переехали сюда с мужем и детьми. А вот Нильгюн и Элиф – подруги детства.

      Элиф продолжала листать странички альбома, словно не слыша замечаний и не видя ничего вокруг, кроме самих снимков: прошлое с головой затянуло ее в свой омут. Она устремилась вперёд, убегая от детства, в котором столько раз мечтала наесться мандаринами, плоды которых приходилось делить на троих: по количеству детей в семье, – и которых в доме всегда оказывалось недостаточно, чтобы наесться вдоволь.

      «Дорого много фруктов покупать,» – говорила мать, деля плод на дольки и раздавая детям, так, чтобы каждому досталось.

      А теперь ешь, сколько хочешь, да то ли вкус плодов стал не тот, то ли, когда много, и есть уже не хочется, а то ли в старости это стало не главным – наесться. Да и непонятно вообще, почему в памяти застряли именно такие глупые мелочи, пустяки по сути, а ведь отзываются они где-то в сердце болью, смешанной с теплом…

      А между тем Элиф на крыльях памяти летела дальше, к слезам разочарований и синякам, которыми щедро награждала ее сестра в часто вспыхивающих между ними перепалках, вот и здесь, на фотографии, на которой она сидит на полу, пряча за спиной куклу, за первенство играть с которой они вели непримиримую борьбу, отталкивая друг друга. Эту куклу как-то принес отец, выменив ее на банку меда у соседа. Мед у них дома всегда водился: у старшего брата отца была своя пасека и он снабжал медом всю родню. А вот игрушек у детей почти не было, и они с завистью посматривали на более счастливых ровесников. Справедливости ради надо заметить, что в то время и сами игрушки – были редкостью. Только у соседа их было много – по долгу службы он путешествовал по разным странам и привозил из этих поездок детям