Под сенью платана. если любовь покинула. Юлия Тимур

еме Ridero

      Ах, если б можно было стать платаном,

      И, сбросив загрубевшую кору, ввысь устремиться.

      И не согнуться вопреки жестоким ураганам,

      И с дорогим в корнях соединиться.

      Ах, если б можно было быть платаном..

      Под сенью платана

      1 часть

      – Элиф, дочка, кызым, выходи! Мы тут чай собрались пить. Смотри, Алия халвы принесла. Иди, о жизни поговорим, поболтаем всласть! И погодка сегодня подходящая: мельтем (теплый ветер) прогреет наши косточки, за зиму остывшие. Ты кофту только накинь и выходи к нам!

      – Какая я тебе дочка? Старше тебя лет на пять! «Иди к нам!» – придумала тоже! Спуститься-то я спущусь по лестнице, а подняться потом в квартиру как? Коленка правая огнем горит, а левая скрипит нестерпимо! Придется внизу сидеть и ждать, пока муж не придет. А может, он и сам плюнет, и оставит меня в моем бедственном положении: пускай сидит, где сидела, бабка-непоседка, попрыгунья бывшая. Нет, если только вы сами меня обещаете потом наверх поднять.

      – Ну, про возраст помолчи лучше: когда ты родилась, всех новорожденных ещё не учитывали и не записывали как положено, а потом, когда стали, твоя мать, может, и забыла, когда тебя родить сподобилась. Поди, упомни всех: в то время-то поскольку детей рожали! А на руках, на спине ли своей, как козочку какую, пускай муж тебя по лестнице поднимает. Ты хоть и худой конструкции, но жилистая. Дотащи тебя попробуй, если волоком только, да по ступенькам жалко: сама побьешься, и мы с девочками надорвёмся от такой поклажи. А мужу без тебя никуда – пускай и тащит свою драгоценность: ни напоить, ни накормить его некому без тебя. Ты и хозяйка хорошая, и руины красоты былой имеешь на лице! – ответила одна из женщин, Алия, по-видимому.

      – Коль доставку обратную не гарантируете, в таком случае сами ко мне поднимитесь. У меня дома ко всему прочему камин имеется: и косточки погреем, и чай с халвой попьем. Только не забудьте ее прихватить, а то за своими разговорами-сплетнями обо всем забудете. Халва нашему изношенному организму необходима: в ней – кунжут, который укрепляет косточки и оздоравливает в целом! Это, конечно же, «Коска» (известный производитель халвы) халва? Я ведь другой не ем! Только она – деликатная и замешена великолепно, а тахин (паста из кунжутного семени) в ней – первый сорт! Хотя сейчас и ее вкус испортился – совсем не то, что раньше! Раньше-то все в ручную делалось, а теперь машины вместо людей работают. Н-да, о чем это я? Ах, заговорилась совсем! Чай я сама заварю. Мой – то, что надо: крепкий, красный, с душком и «отдыхает» (заваривается) он у меня столько, сколько нужно!

      Элиф сняла с перил балкона высохшее кухонное тряпье и внезапно для своих подруг чинно удалилась в комнату, оставив их после длительных переговоров, ни приведших к единому мнению, в полном замешательстве.

      Пускай теперь сами решают: подниматься к ней наверх, в дом, или расположиться в тени столь любимого ими всеми дерева, но без неё и её фирменного чая!

      А ведь так они привыкли все вместе чаёвничать в тени огромного платана, росшего неподалёку, который, наверное, и Сулеймана видел, если приходилось ему проезжать по их улице, собираясь в очередной завоевательный поход.

      Ну, ничего, привычки – привычками, а после этой холодной зимы коленки Элиф совсем вышли из строя: передвигаться стало невмоготу от резкой боли.

      Элиф хотела было присесть в кресло, чтобы отдохнуть, но тут раздалась барабанная дробь в дверь ее квартиры, а за ней и звонок в коридоре залился звонкой трелью: ага, девочки пришли!

      Тяжело поднявшись, сухонькая, скованная по рукам и ногам артрозом старушка, практически не отрывая ступней от пола, поплыла в сторону входной двери.

      А ведь были времена, когда она, молодая и порывистая, неслась вперёд, торопя события и подстраивая жизнь под свои желания, одновременно умудряясь щедро взваливать на свои хрупкие плечи груз проблем и своих, и чужих, и с этим тяжёлым скарбом, упрямо подниматься по ступеням жизни. Вот и заболели колени от непомерной тяжести, захрустели, сопротивляясь, но она упрямо не слышала ни их сыпучего треска, ни доводов разума.

      А теперь сама жизнь ее останавливает, усмиряя дух, заперев его в панцирь артроза, несгибаемый, как когда-то и она сама…

      Платан, росший с незапамятных времён во дворе дома, всегда ей казался огромным великаном с роскошной шевелюрой, на который она и тогда, и сейчас, смотрела снизу вверх. Листья у него нежные, изрезанные, пальчато-лопастные, крупные, в их густой тени удобно прятаться от изнуряющей летом стамбульской жары. В детстве же они ей казались ладонями какого-то живого существа, многорукого, тянущегося к ней, чтобы поднять ее лёгкую и посадить в самое чрево дерева, уже тогда неохватное. Но страха у нее не возникало – напротив, платан был светел в абрисе мятной бирюзы листьев, и вызывал восторг и желание посидеть в этой лиственной прохладе, но поскольку листья- руки только тянулись к ней, не подхватывая, она сама забиралась по тонкокожему стволу, обдирая то тут,