Сезон Перелётья. Диана Маратовна Ибрагимова

узнаете об этом, как только у вас появится наследник, – загадочно улыбнулся Памфле. – А до той поры Кодекс позволяет мне молчать.

      – Пыль ты клозетная! Даже в день рождения свинью мне подложить не постеснялся!

      Наконец-то горячка от бега прошла, и колдуну стало холодно. Он закутался в покрывало, раздул угли в камине и закинул в него пару поленьев. Потом медленно разогнулся и помрачнел.

      – Представляешь, Памфле, мне неуютно оттого, что у меня ничего не болит. Раньше я чувствовал каждую косточку в теле, а теперь оно абсолютно немое, как будто я оставил его где-нибудь в уголке и хожу без него. У меня даже спина не хрустит! Чувствую себя каким-то неполноценным…

      – Стукнитесь мизинцем об угол шкафа, и вам станет легче, – заботливо сказал дворецкий.

      – По-моему, мне станет легче в тот день, когда я наконец-то смогу дать тебе пинка! – пригрозил ему кочергой Джеон. – Ну, хорошо. Раз другого выхода нет, пойдём будить этот облезлый кусок шерсти.

      Памфле утратил последние искры очарования. Его лицо побелело, а оранжевый камзол стал почти серым, но Джеон не обратил внимания на призрачные метаморфозы. Он деловито огляделся, залез под кровать и достал оттуда ботинки. Пришлось перетянуть на них все шнурки, но даже после этого обувь продолжала спадать. Тогда Джеон туго перевязал голенища лоскутами и пошлёпал вслед за Памфле во внутренний двор замка, где находился единственный безопасный вход в подземелье.

      Лестница была крутая и скользкая, но колдун спустился по ней без приключений благодаря маленькому, лёгкому телу. В катакомбах воняло канализацией, а крыс развелось столько, что на полу не осталось чистого места: всё было загажено их помётом. К дурному запаху Джеон давно привык, но ему таки пришлось закрыться уголком покрывала. Влажность породила на сводах ядовитую плесень, дышать которой, по словам дворецкого, было губительно для здоровья.

      – Ты смотри-ка, тут больше нет мозаичных картин. Либо пауки растащили всю смальту на сувениры, либо она обсыпалась. Фу ты, мерзость какая!

      Джеон скинул с ботинка здоровенную мокрицу и пошаркал дальше, загребая носками обуви её сородичей. Ему не приходило в голову, что ноги можно не волочить. По пути он снимал копьём паутину и громко стучал древком по полу, отпугивая грызунов. Памфле скорбно молчал. Белёсый и прозрачный, как медуза, он медленно переплывал из коридора в коридор, пока не привёл господина в нужную залу. Посреди неё восседал огромный лис, вырезанный из цельного чёрного камня. В его пасти сверкали алмазные зубы, а глаза горели разноцветными опалами.

      – О, муки прадедов, – удручённо сказал Джеон. – Будь он так же хорош, как эта статуя, я бы даже обрадовался его возвращению.

      – Ну, когда-то он таким и был, – заметил Памфле. – До того, как его прокляли Тёмные Духи.

      – А напомни-ка мне, почему его прокляли?

      – Понятия не имею, господин. Мне ведомо лишь то, что они посчитали вас недостойным полноценного фамильяра и заменили прежний сосуд на Лури.

      – Ну,