Пять капель смерти. Антон Чиж

все ему меня в тупик ставить. Выходит он и сразу ко мне:

      – Уже сведения раздобыли? Похвально.

      Я ему: так точно! И уже хотел огорошить, а он говорит:

      – О потере паспорта мистер Санже не заявлял и новый не представлял.

      Честно скажу: растерялся. Стоило в министерство ездить да из чиновников душу вынимать, чтобы вот так взял человек и угадал. Не понимаю, как это у него выходит. Просто загадочный талант.

      Тут Родион Георгиевич улыбается в усы, думает, незаметно, а я-то все вижу, вытаскивает фотографический снимок, сильно помятый, и указывает на господина, развалившегося на ковре.

      – Узнаете? – говорит.

      У меня глаз наметанный, такую задачку враз раскушу. Отвечаю: это же наш покойный Санже. Вернее, не Санже, а как назвать – не знаю.

      – Верно заметили! – говорит. – Только этот господин сегодня утром, примерно часов в десять, заходил в ателье забрать негатив.

      Думаю: опять проверяет. Ладно, не лыком шиты.

      – Не может быть, – отвечаю.

      – И я того же мнения, – Ванзаров мне. – Лебедев так тщательно произвел вскрытие, что прогуливаться ему крайне затруднительно. Тогда что?

      – Врет свидетель.

      – Возможно. А возможно, и не врет. И это самое интересное. Курочкина на поиски снарядили?

      – Так точно… Все ему передал.

      – Благодарю. Тогда еще одно поручение. Отправляйтесь в Бестужевские курсы и выясните, в котором часу вчера вечером к ним на бал приехал профессор Окунёв. Вот он на фотографии в самом центре восседает. Фигура колоритная, его все знают. Вроде бы пригласили почетным гостем.

      – Поручение выполнено! – рапортую.

      Тут уж Ванзаров попался. Смотрит удивленно:

      – Каким же образом?

      А я ему:

      – Новогодний бал Бестужевских курсов будет… только завтра вечером. Знаю наверняка. У меня там… Меня пригласили. Они и залу только-только украшать начали.

      – Интересно, – говорит Ванзаров. – Какое ценное у вас знакомство.

      – Скажу больше: не мог господин Окунёв быть там почетным гостем. Она мне… У меня точные сведения: Окунёва на Бестужевских на дух не переносят. Как-то раз пригласили читать лекцию, так он такое начал проповедовать против религии, что сама начальница выставила его вон. Так ведь он в долгу не остался, закатил истерику, кричал, дескать, жалкие обыватели не могут понять великий замысел Фауста, и все в том же духе. Скандал вышел ужасный. С тех пор ни за что его не пригласят. Врет ваш профессор как сивый мерин.

      – Может, и врет, – кивает Ванзаров. – Раз вы так хорошо осведомлены, не вспомните ли еще какое-нибудь происшествие, в связи с которым упоминалась бы фамилия Окунёва. В сводки ничего не попадало?

      – Еще как вспомню! – докладываю, аж удовольствие испытываю. – В начале декабря было сообщение о странном происшествии в лекционном зале Соляного городка. Помните?

      – Нет, не помню…

      – На воскресной лекции пьяные приказчики устроили скандал, кажется, хотели побить лектора.