Зависимые от жизни. Ирина Говоруха

На экране две женщины теребили свои соски и фальшиво целовались, а мужчина, сидя в велюровом кресле, с интересом за ними наблюдал. Было за полночь.

      Матвей шел по асфальту, который обмяк от луж. В новой рубашке, совсем не пахнущей телом. Размахивал портфелем с черными прямоугольниками мятных конфет и бальзамом в зеленом стекле.

      – Привет!

      Он вместо ответа уткнулся мне в ухо.

      – Почему рубашка пахнет сталью утюга, а не тобой?

      – Потому что я только что переодел ее в машине.

      – Зачем?

      – Чтобы тебе было приятно. Чтобы не привезти на себе усталость, доминирующую на борту. Вкусы позднего ужина, состоящего из запеченного баклажана, отварной моркови и рыхлого омлета. Затхлость московского метро, в котором практически нет вентиляции, сумасшествие дорог, сломанных светофоров и ужасного эспрессо в зале отлетов.

      – Пил латте или, к примеру, американо.

      – Это невозможно, я же не американский солдат, чтобы пить кофе, разбавленный молоком. Я пью только эспрессо, а на бортах он просто отвратительный. Его готовят в обычной фильтр-кофеварке и потом наливают в кофейники.

      – А какой кофе готовишь ты?

      – Я обязательно сварю для тебя.

      Мы держались за руки и медленно шли к подъезду. Я чувствовала, как внутри мелко вибрируют мышцы, разогреваясь сами по себе. Как тело, словно пронизанное миллионом иголок, реагирует на каждое движение руки, плеча, запястья.

      – Ты голодный?

      – Да.

      – Есть мясо и салат.

      – Спасибо, любимая. Позже.

      – В душ?

      – Да.

      Мы легли в постель и обнялись. На телах уже не было ни лоскутка, кроме бархатной, медленно сползающей кожи. Изголодавшиеся руки стали самими по себе и сжимали ягодицы, покатые плечи и бедра. Мне хотелось прочувствовать, как он оживает в моем рту от момента конфетной мягкости и до самой твердой стали. Его поцелуи высыпались как спелые вишни из лукошка и оставляли после себя влажные розовые места. Кружилась голова, пока вконец не оторвалась и стала чем-то отдельным. Он выворачивал меня наизнанку, чтобы прикоснуться губами к самым труднодоступным уголкам. Легкие не успевали перерабатывать воздух. Соски затвердели от настойчивости его языка. Он осторожно проникал, а я подсасывала его своими ребристыми мышцами. А потом застонала от восторга. Он полностью мне подходил, комфортно помещаясь внутри. И появилась ощущение, что наконец-то я нашла тот важный недостающий пазл. Ту составную, которая превращает мою привычную внутреннюю картину в шедевр.

      И движениям не было начала и не было конца. И стоны перерастали в хрипы. И это был танец, которому позавидовали бы самые талантливые хореографы: Борис Эйфман и Энтони Трейхерна…

      Рано утром мы вышли на улицу. На часах было пять утра. Лето еще не разогрелось, как следует, и после ночи знобило. Крупные дождевые капли продолжали слюняво падать с крыш. За ночь они стали вязкими и желтыми, словно ногти у пожилых людей. Матвей