Театр и фантастика (сборник). Марина и Сергей Дяченко

Я не обещал. Ты просила, чтобы я обещал, но я…

      – Тима. Послушай… Нет, не слушай. Не слушай никого, только себя… шагай через меня, шагай через всех… ради искусства… оно того стоит… если Кон оценит тебя – все простят тебе… всё простят… даже те, через кого ты переступил…

      – Мама, отдай бутылку. Ну отдай! Тебе нельзя больше!

      – Господи, как мне тяжело. Знать все наперед – и ничего не уметь объяснить… Я знаю. И не могу убедить тебя. Тим, я приду на прогон, восемнадцатого, утром. И ты не сможешь помешать мне. Кон меня знает, он знает, что ты мой сын, он меня пропустит.

* * *

      Начало ночной репетиции назначено было на одиннадцать ноль-ноль. Во всем здании клуба никого не было. Дремал вахтер в запертой прихожей, на сдвинутых стульях; покачивались на сквозняке бумажные гирлянды, непременный атрибут всех смотров самодеятельности.

      – Который час?

      – Одиннадцать сорок…

      Тимур и Дрозд дежурили у входа, чтобы сразу услышать, когда Кирилл постучит в запертую стеклянную дверь. Но минуты шли, а Кирилла не было.

      Без десяти двенадцать.

      – Спокойно, Тим. Все бывает. Я в Кирюшку верю. Он придет.

      Ноль часов две минуты. Ноль часов, тридцать минут…

      В холле появилась Вита. Молча протянула карамельку Тимуру и еще одну – Дрозду.

      Ноль часов сорок минут.

      – Я его видела сегодня… то есть вчера вечером. Он был веселый, никакого намека… даже мысли не было, что он может не прийти!

      Тимур молчал.

      Еще в одиннадцать десять младший брат Кирилла, с которым Тимур говорил по телефону, утверждал, что Кир пошел на репетицию. И уже давно.

      – Иди к ребятам, – сказал Тимур Вите. – Возьми у меня в сумке термос с кофе, литровый такой, знаешь…

      – Ага, – деловито обрадовалась Вита.

      Вахтер храпел.

      Ноль часов пятьдесят девять минут…

      Тихий стук в стеклянную дверь.

      Они вскочили одновременно – Тимур и Дрозд. Осторожно, чтобы не разбудить вахтера, вынули железную скобу, соединявшую ручки дверей; Кирилл вошел странно, боком, надвинув на глаза вязанную лыжную шапочку.

      – Кир?!

      – Руку сломали, – сказал Кирилл, будто извиняясь. – Тим… Это ничего. Руку сломали, но ведь не ногу же… А морду гримом залеплю, ничего и не видно будет… А сотрясения, сказали, нет… Только руку сломали… Такая шобла, человек пять…

      Под правым глазом Кирилла растекался синяк. Щека расцарапана, губы разбиты; правая рука висела на перевязи, в лубке, и видны были синие, перепачканные гипсом пальцы.

      «Отказаться можно в любой момент, я не обижусь. В любой момент, до третьего звонка…»

      Тимур без сил опустился на скрипучий стул.

      – Кирюха…

      – Я в травмпункте был, – сказал Кирилл. – Сказали, сотрясения-то нет… Это же классно, Тим. Было бы сотрясение – я не играл бы, наверное… А так я могу играть. Подумаешь, мой Писатель будет в гипсе… Это даже интересно. Все подумают, что это такое художественное решение. Или можно гипс снять, а после премьеры надеть… Ты слышишь меня, Тим?

      Тимур молчал. Перед глазами у него плыли