Белокурый. Засветло вернуться домой. Илона Якимова

Брихин писал, дитя родилось мертвым. Но писал он также и то, что вскоре после похорон старшая дочь Клидсдейла Мэгги была сговорена за сына и наследника Джорджа Дугласа Питтендрейка… собственно, это и был ему прямой ответ от Большого Джона – молчаливый, но зять всегда был немногословен. Однако ясней, что видел он и понял за эти годы, сказать невозможно.

      Джен помнилась ему, как живая, в ту их последнюю встречу – смеющаяся, с темными глазами, полными ласки, азарта жить. Он почти ощущал тепло ее тела в своих объятиях – несколько мгновений, прежде, чем пережил мысль, что больше они не увидятся никогда. Легче верблюду пройти сквозь ушко игольное, чем королю холмов достигнуть врат Царства небесного. Рай для женщин, только за то, что они рожают – и та фраза его снова оказалась пророческой. За грудиной болело, и ломило виски, он чувствовал себя так, словно живот ему распорол кабан – он видел такую смерть, и она мучительна, и так, наверное, умирает женщина в родах. С севера наползала тьма скорого дождя, дом и двор стремительно погружались во мрак. В миг в ставнях завыло, ударили с градом первые капли. Патрик Хепберн из полупустого, необжитого толком, темного холла, освещенного только жаром догоравшего камина, окликнул МакГиллана и велел подать виски.

      – Наутро ему будет прескверно, – сказал МакГиллан Молоту, собирая в кухне поднос с едой.

      Тот только пожал плечами:

      – У его милости крепкая голова.

      – Но не нутро…

      Оба не слыхали, чтобы его милость молился, зато слышали, как он богохульствовал – полночи, черно, смрадно, площадными словами кроя Всевышнего.

      Пришел в себя спустя трое суток, сел в седло и вернулся в Лондон.

      Шотландия, Стерлинг, Стерлингский замок, ноябрь 1547

      Анри Клетэна слегка покачивало на твердой земле – и от усталости, и от того, что мсье Дуазель примерно на протяжении месяца покидал палубу корабля только лишь для совещаний с сильными мира сего. Когда он, наконец, добрался до Стерлинга, больше всего ему хотелось горячего вина и в постель, причем, сразу на двое суток, но француз поморщился, встряхнулся, переменил промокшее в осенней дороге платье и, сообразив на себе приятное выражение лица, двинулся к королеве-матери. Легкая походка, живой взгляд карих глаз, улыбка парижского карманника… не так уж много солнца в жизни Марии де Гиз в последние дни, так отчего бы не поддержать королеву хотя бы солнечным нравом своим? Она расцветала, когда слышала чистый выговор его речи – здесь, среди шотландцев, привыкших жевать французские слова, как вчерашний холодный порридж. А поддержать королеву требовалось, ибо дела Шотландии были куда как плохи. Проще говоря, Шотландия стояла на коленях, поверженная латной перчаткой герцога Сомерсета.

      Лорд-протектор на сей раз весьма умело воспользовался временем, которое было в запасе до холодов, и результатами битвы у Пинки-Кле.