Приданое для Царевны-лягушки. Нина Васина

заявил Федор. – Сразу ясно – ты не любишь мексиканскую кухню.

      – Дайте попить! Мне нужно выйти!

      – Попей, Тони.

      Вцепившись с отчаянием умирающего в предложенную бутылку, Платон сделал несколько больших глотков.

      – Теперь скажи честно, разве тебе не полегчало? – спросил Федор.

      Платон убрал бутылку от губ и посмотрел на братьев, зачем-то прикидывая, где может быть сумка с завернутым в полосатое полотенце пистолетом.

      – Полегчало! – радостно улыбнулся Веня.

      Действительно, ему сильно полегчало. Жгучесть слегка отступила, хотя небо и язык горели, как ошпаренные. Зато в голове появилась полная ясность и какая-то отчаянная смелость.

      – Вы у меня дождетесь! – яростно пригрозил Платон и тут только заметил, что бутылка, из которой он жадно пил, пивная.

      – Не-е-ет! – простонал он. – Только не это. Что же это делается?.. Кто подсунул мне пиво? У меня на него аллергия!

      – Ну извини, анкл Тони, – забеспокоился Веня. – Как эта твоя аллергия выглядит?

      – Через десять минут у меня распухнет лицо, наступит отек, станет трудно дышать!

      – Тони, не бери в голову. У тебя последние два часа и так морда красная, как жопа у обезьяны, глаза заплыли, и дышишь ты, как сломанный насос. Так что – все в порядке. Тут другой вопрос. Как у тебя в этой аллергии ведут себя пальцы?

      – Нет, я не верю, это не со мной... – Платон почувствовал, что едва сдерживает слезы, так ему вдруг стало себя жалко. – На кой черт вам сдались мои пальцы? – заорал он.

      – Тони, начни думать наконец о работе. Ты должен попасть в Пончика хотя бы с восьми выстрелов, – развел руками Веня, потом стал сосредоточенно ковыряться в ухе.

      – Почему с восьми? – тупо спросил Платон.

      – Столько в обойме. Навряд ли нам дадут перезарядиться, – буднично объяснил Федор.

      – Что у тебя в руке? Что это?.. Отдай немедленно, придурок! Это мое! – опять заорал Платон и вдруг увидел себя со стороны: потный, красный, злой мужик, в облитых мочой брюках бросается на парня и отнимает у него золотую заколку для галстука, которой тот ковырял в ухе.

      – Отдай дяде булавку! – еще громче заорал Федор и залепил брату подзатыльник.

      После этого стало тихо. Платон крепко сжимал в руке отвоеванную заколку для галстука. Веня обиженно сопел, отвернувшись. Федор потер себя ладонью по голове, по короткому темному ежику, и решил закончить дело миром.

      – А если бы Тони стащил у тебя из пупка серьгу и засунул ее себе в задницу? – назидательно поинтересовался он.

      – То задница, а то – ухо! – огрызнулся Веня. – Это ты виноват. Говорил тебе, не сыпь сразу обе таблетки! Одной вполне хватило бы. Посмотри на него. Он обозвал нас придурками, а я могу поспорить – таких слов наш дядя никогда раньше не говорил. Помнишь, как он набросился на отца и сказал, что детей оскорблять нельзя?

      – Настоящие ублюдочные придурки, – захихикал Платон, и ничего не мог с собой поделать даже после болезненного щипка себя за ляжку. – Мальчики, со мной что-то происходит, это, наверное, такая