Тени в раю. Эрих Мария Ремарк

уже начали излучать мертвенное сияние. А из закусочных и ресторанов по-домашнему запахло жиром и луком.

      – Что здесь такое стряслось? – спросил я Меликова, придя в гостиницу.

      – Рауль решил покончить с собой.

      – С каких это пор?

      – С середины сегодняшнего дня. Он потерял Кики, который вот уже четыре года был его другом.

      – В этой гостинице без конца плачут, – сказал я, прислушиваясь к сдерживаемым рыданиям в плюшевом холле, которые доносились из угла, где стояли кадки с растениями. – И почему-то обязательно под пальмами.

      – В каждой гостинице много плачут, – пояснил Меликов.

      – В отеле «Ритц» тоже?

      – В отеле «Ритц» плачут, когда на бирже падает курс акций. А у нас, когда человек внезапно осознает, что он безнадежно одинок, хотя до сих пор не хотел этому верить.

      – Кики попал под машину?

      – Хуже. Обручился. Для Рауля – это трагедия. Женщина! Исконный враг! Предательство! Оскорбление самых святых чувств! Лучше б он умер.

      – Бедняги гомосексуалисты! Им приходится сражаться сразу на двух фронтах. Против мужчин и против женщин.

      Меликов ухмыльнулся.

      – До твоего прихода Рауль обронил немало ценных замечаний насчет слабого пола. Самое неизощренное из них звучало так: отвратительные тюлени с ободранной кожей… Хорошо, что ты пришел. Надо водворить его в номер. Здесь внизу ему не место. Помоги мне. Этот парень весит сто кило.

      Мы подошли к уголку с пальмами.

      – Он вернется, Рауль, – прошептал Меликов.

      Мы тщетно пытались оторвать Рауля от стула. Он оперся о мраморный столик и продолжал хныкать. Меликов снова начал взывать к нему. После долгих усилий нам удалось, наконец, приподнять его! Но тут он наступил мне на ногу. Стокилограммовая туша!

      – Осторожней! Чертова баба! – заорал я.

      – Что?

      – То самое! Нечего распускать нюни! Старая баба!

      – Я – старая баба? – возмутился Рауль. От неожиданности он несколько пришел в себя.

      – Господин Росс хотел сказать совсем не то, – успокаивал его Меликов.

      – И вовсе нет. Я хотел сказать именно то.

      Рауль провел ладонью по глазам.

      Мы смотрели на него, ожидая, что он сейчас истерически завизжит. Но он заговорил очень тихо.

      – Я – баба? – Видно было, что он смертельно оскорблен.

      – Этого он не говорил, – соврал Меликов. – Он сказал – как баба.

      Мы без особого труда довели его до лестницы.

      – Несколько часов сна, – заклинал Меликов. – Одна или две таблетки секонала. Освежающий сон. А после – чашка крепкого кофе. И вы увидите все в ином свете.

      Рауль не отвечал.

      – Почему вы нянчитесь с этим жирным кретином? – спросил я.

      – Он наш лучший постоялец. Снимает двухкомнатный номер с ванной.

      VI

      Я бесцельно бродил по улицам, боясь возвращаться в гостиницу. Ночью я видел страшный сон и пробудился от собственного крика. Мне и прежде часто снилось, что