Война начинается за морем. Рю Мураками

вальс правильно танцевать. Только и знаешь, что пируэты выкручивать…

      С этими словами мужчина, пошатываясь, идет к проигрывателю. Когда он снимает тяжелую крышку, его губы трясутся.

      Он переворачивает пластинку. Звуки скрипки снова наполняют комнату и вылетают через приоткрытое окно. Девушка старается поддержать своего трясущегося партнера; их телодвижения лишь отдаленно напоминают вальс. Два тура – и мужчина жалуется на головокружение. Он бормочет ей на ухо:

      – Видишь окурок на балюстраде? Будь так добра, брось его в помойное ведро. Видишь ли, я сегодня выкурил у окна сигарету… а если дождь намочит окурок, то он начнет мерзко вонять.

      – Ты сегодня поднялся ни свет ни заря? Скажи на милость, я и не знала, что ты настолько хорошо себя чувствуешь, чтобы курить с утра!

      – Оставь, пожалуйста, этот тон. Это смешно. Женщины особенно развязны, пока мы воюем. Кстати, ты разговаривала с охраной. Я видел, как у тебя двигались губы. Они что-нибудь спрашивали?

      – Я сказала им, как прекрасно ходить по опавшим листьям.

      – Ну-ну. Ковер из палой листвы и шкура белого медведя… – шепчет мужчина, впившись глазами в сигарету, что дымится в пепельнице.

      Он залпом выпивает свой стакан и заходится в кашле.

      – Так ты сегодня рано встал? – повторяет девушка свой вопрос.

      Какое-то время мужчина молчит, а потом бросает:

      – У тебя манера задавать дурацкие вопросы. Его снова одолевают приступы мучительного кашля. Мелодия обрывается.

      – Да, да, сегодня утром мне захотелось посмотреть на птиц. Совсем как в детстве. С тобой такое никогда не случается?.. Птицы меня всегда успокаивали.

      Девушка замечает, что у него под ногтями запеклась кровь.

      – Ну и как? Видел птичек?

      – Они что-то клевали в ветвях. Меня они не впечатлили.

      Как-то он ей признался, что уже был убит. Причем много раз. В углу его комнаты в стеклянном сосуде плавает что-то белое и студенистое. Мужчина утверждает, что это заспиртованные уши. Вообще-то слабо верится.

      – Иногда они меня пугают. Нет, не те, что я видел утром… они просто прелесть. Есть еще и другие, ночные. Ты держишь меня за сумасшедшего, и, честно говоря, ты права: я сумасшедший. Разглядывая птиц, я попытался вспомнить первые минуты своей жизни и смертельно испугался. Испугался, как ребенок, и трясся потом весь день. У меня было такое ощущение, что я вот-вот буду раздавлен… Может быть, я не очень точно выражаюсь. Мне трудно подобрать нужные слова, наверное, такое вообще невозможно выразить словами. Нет, это не было похоже на груду металлолома, которая откровенно и честно расплющила бы меня в лепешку… это что-то такое подленькое, гаденькое – вроде матраса, который вознамерился тихо меня придушить. Или воздушного шара, но наполненного водой. Нет, лучше представь себе огромную и бесформенную чудо-кровать, ну, которую насыщают водой. И вот она медленно меня засасывает, вбирает в свое чрево. Обычно она появлялась рядом с каким-нибудь безобидным предметом: стулом, стаканом или муравьем, который полз у меня по руке; она могла появиться