Девушка из разноцветных яблок. Борис Мирза

машина. К ней, как минута к минуте, приклеивается женский крик, который он слышал недавно:

      «Это они! Они на встречку» – еще на бегу, когда лес проносился, как черные волны, мимо.

      (Море их мать и сестра их тетрадь.)

* * *

      – Мужчины, миленькие, – кричит она и вытирает ладонью кровь со лба. – Я не пила ни капельки! У меня дети дома! В городе со свекровью, правда-правда!

      – Да успокойте ее! Помогите!

      – Кровь надо подтереть.

      – Женщина, никто вас не винит.

      – Это они… они на встречку!

      Она садится на обочину, в грязь, плачет и растирает кровь по лицу, отталкивая того, кто прибежал к ней с аптечкой.

      Внутри, во чреве помятой, искореженной рыбы, которая когда-то была «Ладой Гранта», двое.

      Один впереди, там, где должен быть руль. Но руля нет. Нет ни руля, ни лобового стекла, а только…

      (Море ты море, ты – родина волн.)

* * *

      Один спереди, но его уже нет.

      Другой сзади.

      И вокруг мужики – водители. Кто-то светит мобильником, двое пытаются отогнуть дверь и еще один, с зубилом и кувалдой, не знает, как подобраться.

      – Надо машиной дернуть, у меня трос хороший, рывковый.

      – Нельзя, сдвинем, менты приедут, нельзя…

      – Чего нельзя, вон парень на «прадике», выдернет эту дверь и все дела.

      – Я что, я могу…

      – Может, он еще живой…

      Живой. В свете мобильника белая-белая рука парня, зажатого между промятой крышей дохлой рыбы-гранты и кожаным, залитым чем-то черным сиденьем, вдруг дернулась, и пальцы пошевелились.

      – Жив! Я видел! Рука дернулась! Давай зубило, мужик! Давай, говорю, зубило!

      И он вырывает у мужика зубило и выхватывает кувалду с такой яростью, что тот даже не сопротивляется.

      Удар. Удар. Удар.

      У меня родился сын!

      Удар.

      – Парень, подожди, сейчас подцепим!

      – Его рука дернулась! Я видел. Вытащим его, говорю, вытащим!

      Удар. Удар.

      – Мальчики! Это не я, они на встречку! Пожалуйста! Господи!

      Удар. Удар.

      – Окна оставшиеся выбить!

      (Учил он двери и окна играть,

      в берег, в бессмертие, в сон и в тетрадь.)

* * *

      Удар.

      Кувалда летит мимо и натыкается на руку, как минута натыкается на минуту, и волна боли накатывает черная, а за ней другая, и они затягивают все.

      (Волны – это морские дети.)

      У меня сегодня родился сын. Жена еще в роддоме, конечно, она лежит в палате на три койки. С такими же мамашками они обсуждают качество памперсов и мужей.

      Обсуждают квартиры и дома, в которых живут. И родителей. И родителей мужей.

      И в палате у них тепло. И дома тепло.

      А здесь, кажется, какие-то капли. Дождь.

      (И вырос на месте дождливом дом. Жил дом хорошо.)

* * *

      – Врача, врача пропустите!

      – Пустите!

      – Мы дверь отогнули.

      – Тот еще, может, жив. Сзади. Спереди-то точно труп…

      И доктор смотрит на парня, что зажат во чреве рыбы-гранты, и щупает шею и руку. И говорит:

      – Давно уже нет. Наверное, сразу. Мгновенно.

      Дождь. Идет дождь.

      Пахнет