Волчий Сват. Евгений Кулькин

дуй! И хватит дуроковать!

      И Евгений Константиныч повесил трубку.

      Клюха облизал воспаленные губы и заковылял на вокзал, неожиданно для себя открыв, что город обрыд ему как горькая редька.

      Часть II

      Неведомо, с легкой руки какого природоведа определено, что заяц простак и трус. Да, он не храбрец – это точно. Но и не такой наивный, как о нем некоторые думают. Всмотритесь в его следы. Вот он идет размеренным ходом и как бы молится своими следами: вверх, влево-вправо, вниз. Словно осеняет землю крестным знаменем. Но вот набегался, попасся где можно, пора и дрёмку поискать. И тут, чтобы запутать собак и охотников, да и других, падких на зайчатину, такие он делает саженные скачки, что диву даешься. И тут, хочешь – не хочешь, а поверишь в то, что заяц далеко не простак.

Из сочинения студента 3-го курса сельскохозяйственного института Алифашкина Николая на тему «Книга леса»

      Глава первая

      1

      По лесу гуляли тени. Они то входили в длинный трепет – это когда ветер дул с беспередыхной настойчивостью, то бабочково замирали, распятьями разметав свою отемнелость, то – ни с того ни с сего – принимались петлять вдоль опятнанных солнечными взгорами полян.

      Николай любил этот перепляс света и тени. Что-то паутинное, вернее, сетьевое было во всем этом. Казалось, вот-вот тебя заневодят, выхватят на самое видное место и затеют вокруг хоровод, пусть не девичий, а только птичий; и сердце наполнится одновременно тихой радостью и грустью.

      Внезапно ожег зрение крапчатостью своего оперения удод. Взлетел на сухостоину. Уронил оттуда свой угрюмый голос. И снова тишина забродно прочесывает лес, то тут, то там колупнутая нечаянностью случайного звука.

      Всякий раз перед дорогой, которую ему отряжала судьба, Николай приезжал или приходил, – в зависимости от того, где на тот час находился, – в свой лес, который по иронии совпадений носил прозвание Перфильевский, и – поочередно, – как своих родичей или знакомых, навещал и Бобровое уремье, и Гаевую поляну, и Гнилую протоку. На облысках берегов этой протоки росли цветы, которые местные ребятишки звали Пышлецы. Почему они так прозывались, никто не знал. Но доподлинно было известно, произрастали также только в этом месте. И, учась на первом курсе, Николай, засушив несколько этих цветков, послал их в Академию наук, чтобы зарегистрировать как реликт. Но получил оттуда наигнуснейший ответ, что-де Алифашкин, дабы прославить свою фамилию, возжелал, чтобы обыкновенные лютики признали бы чуть ли не за всемирную невидаль.

      Любил бывать здесь Николай и по другой причине. Все тут ему напоминало о позднем детстве и раннем отрочестве, когда он еще был надежно храним роскошью незнания жизни.

      Болезненная привязанность к родным краям имела и еще одну немаловажную подоплеку. Он собирался стать воителем леса. Хозяином всего того, что простиралось вокруг. Потому как все те, кого он знал, относились к природе, как к чему-то временно на их душу павшему. Взять того же Дениса Власича Вычужанина. Сколь он лет-годов тут лесничествовал. А как только припал случай переехать в город, и глазом не