Стихи. Лев Лосев

от входа в Аид,

      даже время не движется плавно,

      а спокойно на месте стоит.

      Зимний полдень. Начищен паркет.

      Мягкий свет. Отдыхающих нет.

      Полыхает в камине полено,

      и тихонько туда и сюда

      колыхаются два гобелена.

      И на левом – картина труда:

      жнут жнецы и ваятель ваяет,

      жрут жрецы, Танька ваньку валяет.

      А на правом, другом, гобелене

      что-то выткано наоборот:

      там, на фоне покоя и лени,

      я на камне сижу у ворот,

      без штанов, только в длинной рубашке,

      и к ногам моим жмутся барашки.

      «Разберемся в проклятых вопросах,

      возбуждают они интерес», —

      говорит, опираясь на посох,

      мне нетрезвый философ Фалес.

      И, с Фалесом на равной ноге,

      я ему отвечаю: «Эге».

      Это слово – стежок в разговоре,

      так иголку втыкают в шитье.

      Вот откуда Эгейское море

      получило названье свое.

      Документальное

      Ах, в старом фильме (в старой фильме)

      в окопе бреется солдат,

      вокруг другие простофили

      свое беззвучное галдят,

      ногами шустро ковыляют,

      руками быстро ковыряют

      и храбро в объектив глядят.

      Там, на неведомых дорожках,

      след гаубичных батарей,

      мечтающий о курьих ножках

      на дрожках беженец-еврей,

      там день идет таким манером

      под флагом черно-бело-серым,

      что с каждой серией – серей.

      Там русский царь в вагоне чахнет,

      играет в секу и в буру.

      Там лишь порой беззвучно ахнет

      шестидюймовка на юру.

      Там за Ольштынской котловиной

      Самсонов с деловитой миной

      расстегивает кобуру.

      В том мире сереньком и тихом

      лежит Иван – шинель, ружье.

      За ним Франсуа, страдая тиком,

      в беззвучном катится пежо.

      ………………………………..

      Еще раздастся рев ужасный,

      еще мы кровь увидим красной,

      еще насмотримся ужо.

      Народовластие есть согласование противоборствующих корыстей

      Скоро бумага выходит.

      Почата новая десть.

      И ладьеводец выводит:

      «Народовластие есть…»

      В горнице пыль колобродит.

      Солнечный луч не находит,

      где бы приткнуться, присесть.

      Всюду записки, тетради.

      Чай недопитый вчера.

      И коготком Бога ради

      скрип неотрывный пера.

      И за окном в палисаде

      ветер. И пусто в ограде

      града Святого Петра.

      Русское древо осина

      златом горит на заре.

      И парусов парусина

      сохнет в соседнем дворе.

      Что же так псино, крысино

      ноет? И что за трясина

      тряская в самом нутре?

      То ли балтийский баронец

      лепит кривые слова.

      То ли картавый народец

      тщится сказать «татарва».

      Солнце