Толедский собор. Висенте Бласко-Ибаньес

Въ этой бесѣдкѣ священники, послѣ окончанія дневной службы, читали при зеленомъ свѣтѣ, проникавшемъ сквозь листья, карлистскія газеты, или восторгались подвигами Кабреры, въ то время какъ вверху равнодушныя къ человѣческимъ дѣламъ ласточки носились капризными кругами, стремясь долетѣть до самаго неба.

      Кончилась война и послѣднія надежды садовника окончательно разсѣялись. Онъ впалъ въ мрачное молчаніе, и пересталъ интересоваться всѣмъ, что происходило внѣ собора. Господь покинулъ праведныхъ: злые и предатели – въ большинствѣ. Его утѣшала только прочность храма, который простоялъ уже столько вѣковъ и можетъ простоять еще столько же, на зло врагамъ.

      Луна желалъ только одного: работать въ саду и умереть въ монастырѣ, какъ его предки, оставивъ новое поколѣніе своего рода, которое будетъ продолжать служить храму, какъ всѣ прежнія. Его старшему сыну Тому было двѣнадцать лѣтъ, и онъ помогалъ ему работать въ саду. Второй сынъ, Эстабанъ, былъ на нѣсколько лѣтъ моложе и сталъ проявлять благочестіе необыкновенно рано; едва научившись ходить, онъ уже становился на колѣни передъ каждымъ образомъ въ домѣ и съ плачемъ требовалъ, чтобы мать водила его въ церковь смотрѣть на святыхъ.

      Въ храмѣ водворилась бѣдность; стали сокращать число канониковъ и служащихъ. Co смертью кого-нибудь изъ служителей должность его уничтожалась; разсчитали плотниковъ, каменщиковъ, стекольщиковъ, которые раньше жили при соборѣ на жалованьи и постоянно заняты были какимъ-нибудь ремонтомъ. Если отъ времени до времени нужно было произвести работы въ соборѣ, для этого нанимали рабочихъ со стороны. Въ верхнемъ монастырѣ много квартиръ стояло пустыми, и могильное молчаніе воцарилось тамъ, гдѣ прежде тѣснилось столько людей. «Мадридское правительство» (нужно было слышать, съ какимъ презрѣніемъ садовникъ произносилъ эти слова) вело переговоры съ «святымъ отцомъ», чтобы заключить договоръ, который называли «конкордатомъ». Сократили число канониковъ – точно дѣло шло о простой коллегіальной церкви – и правительство платило имъ столько, сколько платятъ мелкимъ чиновникамъ; на содержаніе величайшаго испанскаго собора, который во времена десятины не зналъ, куда дѣвать свои богатства, назначено было тысяча двѣсти песетъ въ мѣсяцъ.

      – Тысяча двѣсти песетъ, Томъ! – говорилъ онъ своему сыну, молчаливому мальчику, котораго ничто не интересовало, кромѣ сада. – Тысяча двѣсти песетъ! А я помню еще время, когда соборъ имѣлъ шесть милліоновъ ренты! Какъ же теперь быть? Плохія времена ждутъ насъ, и если бы я не былъ членомъ семьи Луна, я бы научилъ васъ какимъ-нибудь ремесламъ, и поискалъ бы для васъ работы внѣ собора. Но наша семья не уйдетъ отсюда, какъ другіе, предавшіе дѣло Господне. Здѣсь мы родились, здѣсь должны и умереть всѣ до послѣдняго въ нашемъ родѣ.

      Взбѣшенный противъ канониковъ собора, которые рады были, что вышли цѣлы и невредимы изъ революціонной передряги и потому приняли безъ протеста конкордатъ и согласились на маленькое жалованье, Эстабанъ