Я не могу без тебя жить (стихотворения, поэмы). Николай Николаевич Асеев

прикрыла лишь осень очи,

      но тебя и слепой – зову так,

      что изорвано небо в клочья.

      1916

      Кремлевская стена

      1

      Тобой очам не надивиться,

      когда, закатами увит;

      на богатырской рукавице

      ты – кровью вычервленный щит!

      И эти царственные грани,

      подъемля древний голос свой,

      ведут мой дух в былые брани,

      в разгул утехи громовой.

      И мнится: к плачущему сыну

      склонясь, лукавый Калита

      поет грядущую былину

      необоримого щита.

      2

      И мнится: шумною ратью

      поем и цедим вино;

      и все – крестовые братья,

      и все – стоим за одно.

      Но вдруг – в разгаре пирушки,

      в ответ на далекий рев —

      протяжно завоют пушки

      с зеленых твоих валов.

      И пурпур башни оближет,

      ты встанешь – странно светла:

      в тот миг мне горло пронижет

      замолкнувшая стрела.

      1916

      * * *

      Ушла от меня, убежала,

      не надо, не надо мне клятв!

      У пчел обрываются жала,

      когда их тревожат и злят.

      Но эти стихи я начал,

      чтоб только любить иначе,

      и злобой своей не очень

      по ним разгуляется осень.

      1916

      * * *

      Приветствую тучи с Востока,

      жестокого ветра любви,

      я сжечь не умею восторга,

      который мне душу обвил.

      На мой ли прикликались вызов

      иль слава вас слала сама,

      летящие тучи Гафизов,

      сошедших от счастья с ума?

      Черны и обуглены видом

      в персидском в палящем огне,

      летите! Я счастья не выдам,

      до плеч подаренного мне.

      Привет вам, руки с Востока,

      где солнце стоит, изомлев,

      бледнеющее от восторга,

      которого нет на земле.

      1916

      * * *

      Нынче поезд ушел на Золочев,

      ударяясь о рельсы. И вот —

      я вставляю стихи на золоте

      в опустевший времени рот.

      Ты еще задрожишь и охнешь,

      когда я, повернув твою челюсть,

      поведу паровоз на Мохнач

      сквозь колосьев сушеный шелест.

      Я вижу этот визг и лязг,

      с травою в шуме ставший об локоть,

      где бота голубой глаз

      глядит на мчащееся облако.

      1916

      * * *

      Я буду волком или шелком

      на чьем-то теле незнакомом,

      но без умолку, без умолку

      возникнет память новым громом.

      Рассыпься слабостью песка,

      сплывись беспамятностью глины,

      но станут красные калины

      светиться заревом виска.

      И мой язык, как лжи печать,

      сгниет заржавевшим железом,

      но станут иволги кричать,

      печаль схвативши в клюв за лесом.

      Они замрут, они замрут