Баллада о Максе и Амели. Давид Сафир

Реально!

      – Это какой-то бред!

      – Нет, это с нами реально происходило!

      – Ты что, не слышал? Я сказала, что это какой-то бред!

      – А если нет?..

      – Есть только одна – вот эта – жизнь! – я показала мордочкой вокруг себя – сначала на виноград, а затем вверх, на небо. – А затем, после смерти, еще одна жизнь в качестве звезды.

      – В качестве звезды?

      – Когда собака умирает, она превращается в звезду. Тебе ведь это известно!

      – Я об этом никогда даже не слышал.

      – Ты ничего не знаешь о жизни. Потому что твоя мать отдала тебя людям!

      Макс, уязвленный, отвел взгляд в сторону. Я сделала ему больно. И мне стало от этого не по себе. Но я была слишком взволнована, чтобы извиняться. Мы оба замолчали, отошли друг от друга на два-три шага и встали в двух разных рядах. Некоторое время спустя он посмотрел на меня и очень тихо сказал:

      – Я и в самом деле думаю, что мои сны – это воспоминания.

      Именно потому, что он сказал это таким спокойным тоном, мои ноги начали дрожать.

      – И если это в самом деле так, – продолжал Макс ласково, – то означать это может только одно.

      Мои ноги задрожали еще сильнее.

      – Мы с тобой…

      Он подошел ко мне.

      – Мы?

      Мои ноги уже едва могли меня держать.

      – Мы принадлежим друг другу.

      16

      Принадлежим друг другу. Зачем Макс это сказал? Я еще никогда никому по-настоящему не принадлежала. И никто не будет принадлежать мне. А тем более Макс. Я была Раной с мусорной свалки, а он – псом, который хотел вернуться к людям. Поэтому я сказала:

      – Все это – лишь сны. Не более того!

      – Когда я вижу сны, в них все совсем по-другому. Мне снится, как хозяйка бросает мне мячики, и я ей их приношу. Или как почтальон дает мне пряники, которых хозяйка никогда бы мне не купила. И я, когда просыпаюсь, всегда осознаю, что это был всего лишь сон. И точно так же я теперь осознаю, что мои сны о том, как мы были в снегу и как мы были на пляже, не являются обычными снами.

      – Я не знаю, что ты там себе воображаешь, – рассердилась я, – но у меня с тобой никаких детенышей не будет!

      Я понятия не имела, действительно ли Макс этого хочет, и не могла себе этого даже представить. Раньше у меня возникало чувство, что он затеял какую-то гнусную игру с изувеченной самкой. Возможно, Макс был самым отъявленным лжецом среди всех нас. Он мне еще ничего не рассказал о том, почему он покинул свой дом. Возможно, не существует никакой девочки по имени Лилли, никакой хозяйки, никакого хозяина с поводком, и Макс – всего лишь чокнутый пес, который слоняется туда-сюда и развлекается тем, что терзает других собак разными россказнями.

      – Я думаю не о детенышах…

      В голосе Макса чувствовалась грусть, которая, однако, не смогла ослабить мой гнев. Я, наоборот, рассердилась еще больше, потому что даже такой чокнутый пес, как Макс, не мог себе вообразить, что я могу стать матерью его детенышей.

      – Почему ты сейчас не в доме у тех людей? – спросила я. Мне хотелось разоблачить его как лжеца. – И как ты вообще попал к нам на мусорную свалку?

      Макс