Другой Холмс, или Великий сыщик глазами очевидцев. Начало. Евгений Бочковский

на Бейкер-стрит и стал там дожидаться известий.

      Холмс появился через два дня и рассказал, что все это время пролежал в этом замечательном доме, полном добрых людей. И пробыл бы еще дольше, если б душевная мисс Адлер не застала его случайно за перетряхиванием содержимого ее бюро. Девушка очень опечалилась и призналась Холмсу, что, ухаживая за ним, успела привязаться и проникнуться к нему глубокой сердечной симпатией. Ее особенно восхитило, по ее словам, то, как ловко мой друг точным движением головой отразил летящий снаряд и спас ее дом от пожара. Но все же, заявила она, рыться в ее личных вещах она не позволит даже ему и потому ждет объяснений. Холмс просто и с достоинством заявил ей в ответ, что он не грязный вор, а уважаемый частный детектив, честно выполняющий свою работу. Напомнив девушке о ее чувствах к нему, он попросил ее не марать и не растаптывать их, то есть обойтись без вызова полиции, и тотчас покинул дом.

      Когда через неделю хирург снял с головы Холмса повязку, ничто больше не напоминало нам про эти события. Единственное, заказчику пришлось вернуть задаток за невыполненное поручение. Но кто-то прознал об этой истории, и почему-то подал ее в совершенно измененном виде, еще и выставив меня рассказчиком выгодной для нас небылицы. Я не знал, что и подумать, и растерянно механически перечитывал «Скандал в Богемии».

      Холмс тем временем набросился на свой завтрак с жадностью, в которой голод состязался с возбуждением от свалившейся на нас удачи.

      – Лестрейд лопнет от злости! Уже ради одного этого стоило ввязаться в вашу авантюру. Славный день. Я верю, Ватсон, что это хорошее предзнаменование. Вы разбудили во мне Холмса, какого еще не знали. Увидите, нас ждут великие дела!

      Пребывая в смятении и так и не придумав, как убедительнее поприветствовать это пробуждение, я сослался на головную боль и совершенно растерянный поднялся к себе.

      3. Из записей инспектора Лестрейда

      10 августа 1891

      Некогда жирные щеки побледнели и отвисли. Лицо, перенесшее лишения, тем не менее, сохраняет некоторые основополагающие черты присущей внешности. Передо мной душераздирающее зрелище, превзойти которое в его трагизме суждено не многим воплощениям страдания. Джабез Уилсон – не то чтобы толстяк, но явный любитель вкусно и плотно поесть, еще недавно благополучно упитанный, а теперь волей жестокой судьбы принужденный к длительному воздержанию от пищи. В состоянии истощения и обморока он был доставлен в госпиталь, где мне не сразу удалось уговорить врача позволить беседу с единственным пока свидетелем по делу, которое газетчики, едва только станет об этом известно, несомненно, в своей крикливой манере нарекут «Ограблением уходящего века».

      Конечно, из гуманных соображений стоило бы дать ему время прийти в себя, но сейчас время – непозволительная роскошь. Да и роль этого несчастного нуждается в прояснении,