Моцарт в Праге. Перевод Лидии Гончаровой. Карел Коваль

сказал Франтишек Душек, – «Ты ведь сам видишь, как тебя Прага полюбила, на каждом шагу встречаешь доказательства этого, и чем дальше, тем больше. Пражане надеются, что у нас ты останешься навсегда. Что скажешь на это?» – Душек с волнением смотрит в глаза Моцарту.

      Моцарт смотрит на Констанцию. Она только улыбается. Как ей может здесь не нравиться, ведь всеобщее обожание пражан переносилось, разумеется, и на неё. Всюду её балуют, всюду она занимает почётное место, и не надо работать, не надо заботиться о завтрашнем дне.

      Как будто кто-то всё это постоянно так красиво устраивает, что дни улетают за днями в сказочном блаженстве, как лепестки благоухающей розы опадают без забот о том, что всё-таки когда-то упадёт последний лепесток, и останутся торчать одни шипы. Их-то в Вене было гораздо больше, чем цветов.

      Моцарт понимал Констанцию. Он ответил дипломатически:

      «Осенью снова приедем и уже надолго. Ведь здесь будут разучивать новую оперу. А потом видно будет. Но сейчас надо в Вену. Надо раскинуть карты для новой игры и достать рапиры против скрытого неприятеля.

      Кто – кого. Если я сейчас останусь, станут говорить, что я их боюсь, а это неправда, ты это знаешь, и потому понимаешь меня, и не станешь обижаться, если я сегодня скажу, нет».

      Душек кивает головой:

      «Понимаю тебя, Амадей, как я могу обижаться на тебя, ведь твоё творчество так близко моему сердцу. И сказал я, что хорошо бы ты остался у нас навсегда, потому, что не в силах помочь тебе в бою против невидимых интриганов, но могу позаботиться только и только о твоей работе.

      И это обязательно случится, я в это верю. Жаль, что здесь нет сейчас Жозефины, что ей не пришлось быть свидетельницей твоего триумфа в Праге. Я всё ей, конечно, буду рассказывать, но всё-таки куда лучше было бы, если бы она могла вместе с нами проживать эти вечера с тобою, для всех нас это была настоящая сказка».

      Моцарт уже и не знал, что отвечать, как благодарить, перевёл разговор на другие темы. О работе, о музыке и музыкальных делах в Праге, о публике, о своих переживаниях, о том, что познал красоту и величие чешских музыкантов.

      «Они преданы музыке всей душой. Об этом рассказывали мне Мысливечек, Ваньхал, Фиала, Йировец, Елинек и все другие чехи, которых я встречал на своём пути. Их разговоры были наполнены любовью к Родине, заключённой в одном слове: Прага. Теперь я вижу, что такое есть Прага.

      Я узнал её во всей её королевской величавости и, за душу берущей, красе. Чехи приняли меня так, как Италия приняла Мысливечка. Именно поэтому я сказал, что напишу оперу Пражанам, чтобы отплатить им за их искреннюю любовь. И не бросая слов на ветер, я уже приступил к работе.

      Ну а сейчас нас ждёт ещё много встреч перед расставаньем. Всё пойдёт от начала, от Туна, там, в «Железных дверях» так красиво всё началось концертным обедом, потом к патрону театра графу Ностицу, к Каналу, к Пахте – я бы всё сократил в стиле моего отца.

      Он, когда торопился,