Моцарт в Праге. Перевод Лидии Гончаровой. Карел Коваль

не сосульки, а яблоки да груши. Как, Констанция, тебе нравится, а?»

      Та только кивнула, а за её головой раскрылся красочный веер павлина, который внизу покрикивал на раскудахтавшихся кур.

      «Настоящая пастораль, идиллия в духе Руссо», – оценил эту прелесть Моцарт, закутался в зимний плащ и спустился по ступенькам на террасу. Мутное солнце слабо просвечивало через решётку, её орнамент из неувядающих цветов отбрасывал лёгкую тень на снег.

      Моцарт остановился, полюбовался на воздушные тени, на эти цветы, что как летний привет, который посылают ему серые стены, и сказал:

      «Что ж, летом, если Бог даст здоровья, буду писать здесь оперу. Да, Франтишек, я буду чувствовать себя здесь как дома».

      Ещё раз оглянулся на белый сад, помахал ему рукой и крикнул:

      «A rivederci!»

      Вышли во двор к саням. Кони уже протоптали в снегу ямы до самой земли, грызут удила, вот-вот побегут. Душек ещё немного поговорил с приказчиком и его женой. Из-за материнской юбки выглядывала та самая кукольная светлая головка, которую Моцарт видел за окном.

      Не выдержал, подошёл к девочке, взял её за подбородочек. А та уж покраснела, глазки потупила.

      «Как тебя зовут?»

      Молчит.

      «Что, нет у тебя никакого имени?»

      Молчит. Мать за неё отвечает:

      «Анинка».

      «О, как мою сестрёнку. Когда я был маленький, мы жили в Зальцбурге, она была такая же белокурая, мы ездили с неё вместе по свету, и звали мы её Нанерль. Так ты у нас, значит, Нанерль, не правда ли?»

      Но куколка не отвечает ни слова, спрятала головку в мамину юбку.

      Однако пора садиться в сани. Приказчик широко растворил ворота Бертрамки, кучер зачмокал, и кони выбежали на каштановую аллею. Снова пёс-овчарка побежал за ними, залаял, закружили вороны. Моцарт обернулся, любуясь. Вся в снегу, Бертрамка напоминала рождественский Вертеп.

      «До свиданья, до встречи!»

      Сани с каштановой аллеи свернули на главную дорогу, побежали тополя вдоль неё по обочинам. Когда подъехали к Уездским воротам, Моцарт ещё раз обернулся. Попрощался взглядом с Бертрамкой и проговорил:

      «Спи себе, как заколдованная Спящая красавица, а летом – расцветай, и, Бог даст, надышимся мы твоими цветами досыта, так, ведь, Констанция?»

      А Душек:

      «Ну, так приедешь? К нам на Бертрамку?»

      «Я же сказал, basta!»

      Глава 11. ADDIO, MIA PRAGA! ДО СВИДАНЬЯ, МОИ ПРАЖАНЕ! ДО ВСТРЕЧИ!

      – 1 —

      Как только контракт на оперу для Ностицова театра был подписан, Моцарт уже не имел терпения оставаться в Праге. Всё гнало его в Вену. В эти минуты он думал о Да Понте, в мыслях рассуждал с ним о либретто.

      И несмотря на то, что приглашения продолжали сменяться новыми приглашениями, вечера следовали за обедами, кофейные посиделки, горы еды и питья, тысячи комплиментов и поклонов, куда ни войдёшь – все улыбаются, в глазах любовь, но что всё это может значить против ожидающей его в Вене новой работы.

      «Здесь меня