Моцарт в Праге. Перевод Лидии Гончаровой. Карел Коваль

на месте за час до вашего с паном Моцартом приезда в театр».

      Гвардасони похвалил:

      «Отлично, а теперь скачи на кухню, посмотри, что там с ветчиной для пана Моцарта».

      Зима с трудом перевёл дыхание и воинским шагом двинулся из комнаты, но тут же чуть не столкнулся с новым посетителем, его тяжёлые шаги были слышны во время последних слов.

      – 3 —

      Парень, похожий на гору, ввалился в комнату и прокричал:

      «Имею честь говорить с паном Моцартом?»

      Моцарт встал, вышел навстречу крестьянину, на его широком розовощёком лице сияли доверчивые глаза, а по рукам было видно, что он не боится никакой работы.

      «Это я».

      «Извините, я пришёл от милостего пана Душка с вопросом, если вы уже приехали, то можете сразу ехать на Бертрамку, вас уже ждём несколько дней, интересуемся тут каждый день».

      Только собрался ему Моцарт отвечать, как снова открылись двери, и вошёл сам синьор Паскуале Бондини, вспотевший, раскрасневшийся, задыхающийся, однако сразу, с порога встал, обе руки прижал к сердцу и скорее запел, чем заговорил:

      «Дорогой Моцарт, как я счастлив, что вы снова с нами», – и обнимает его, и целует по старому театральному обычаю в обе щеки, что вызвало недоумение на лице деревенского парня, он мнёт в руках свою шапку и не понимает, кто, где и что надо говорить дальше.

      Моцарт после приветствия Бондини радостно рассмеялся, даже захлопал по коленям, а Констанция, выпавшая из сладкой дремоты, вскочила:

      «Что тут происходит?»

      Оба могучих патрона, обескураженные её появлением из своей комнаты, где она дремала, срочно поклонились, да так низко, словно перед ними появилась сама царица. Бондини запел снова с обеими руками у сердца:

      «Madonna mia, извините, я вас не видел, простите!»

      Дальнейшее бормотание скрылось в процессе целования обеих ручек пани Констанции. Её взгляд тем временем просиял при виде большого подноса с ветчиной и глазуньей, который как раз вносил сам пан хозяин гостиницы.

      Моцарт догадался о причине сияния этих глазок и быстро указал на стол:

      «Ты пока поешь, а я буду дальше беседовать с патронами обо всех неотложных вещах, мы можем, ты знаешь, заниматься этим до вечера».

      Гвардасони открыл, было, рот насчёт еды для пана Моцарта, но – властный взгляд и движение бледной руки – и старый театрал понял, что надо молчать. И вот милая пани Констанция с явным удовольствием присела к столу, и с таким аппетитом обратилась к принесённому блюду, что даже Зима сглотнул слюну, а Моцарт уже не обращал на всё это внимания. За эти минуты здесь столкнулось столько посетителей, каждый от него чего-то хотел, он собирался решить один вопрос, а на него стреттой налезал следующий.

      Именно сейчас, когда он собрался решить вопрос с Бертрамкой, приход Бондини сдул ответ с Моцартовых уст, а теперь разговор никак туда не возвращался, и в изумлении открытый рот посла с Бертрамки так и не закрывался. Моцарт решил