Все, что ты только сможешь узнать. Николь Чжен

поддерживать контакт».

      – Ты когда-нибудь задумывался о том, как так вышло, что моими родителями стали ты и мама, а не какие-то другие люди?

      Мы с папой смотрели то ли «Спортцентр», то ли «Вечерний бейсбол», лакомясь пиццей: он принес ее домой после завершения смены в ресторане, где работал управляющим в тот период, когда я училась в старших классах. Не знаю, что побудило меня тем вечером задать такой вопрос. Может быть, просто было настроение пофилософствовать. Как и многие люди, которые знают, что в своем родном городе им ловить нечего, все последние годы в школе я жила «одной ногой за порогом». Я воображала иные, потенциально более интересные сценарии, которые могла бы прожить теперь, когда той жизни, в которой я застряла так надолго, вскоре предстояло перемениться.

      – В смысле… это же такая случайность, тебе не кажется? – продолжала я. – Меня же мог удочерить кто угодно.

      Мой отец всегда был шутником, и дать серьезный ответ для него – настоящее испытание, даже когда речь идет о самых важных вопросах. Но на сей раз он ответил быстро и уверенно, тем тоном, которым изрекают евангельские истины.

      – Бог хотел, чтобы ты была у нас, – сказал он. – Слишком много концов сошлось, чтобы мы тебя удочерили. Этого ни за что не случилось бы, если бы Бог этого не планировал.

      И он опять пересказал знакомую историю о том, как Лиз узнала обо мне, как рассказала эту историю моим папе и маме. Благодарность моих родителей была так велика, что они попросили Лиз с мужем стать моими крестными; эти люди встретились со мной лишь однажды, в тот день, когда стояли рядом с моими родителями в нашей городской католической церкви и клялись молиться обо мне и помогать воспитывать меня в вере. Я всегда находила странным то, что у меня существует вечная связь с ними, созданная случайностью и подтвержденная таинством крещения; что Лиз, исполняющая в семейном фольклоре роль посланницы небес, женщина, встречи с которой я даже не помнила, пробыла в наших жизнях достаточно долго, чтобы познакомить родителей со мной.

      Когда папа отвлекся на показ выборки лучших бейсбольных моментов, я снова задумалась о своей крестной матери, о крещении, запечатленном на поблекших фотографиях в темно-синем альбоме, и обо всех тех виражах и поворотах, которые привели к моему удочерению. Я была воспитана с верой в чудеса, в дела рук любящего и участливого божества. Истовая католическая вера моей семьи часто функционировала как своего рода замена корейского наследия, мною утраченного, и я оставалась в значительной мере под ее влиянием. От рождественских мистерий и благотворительных ужинов в Великий пост до открыток со святыми, вложенных в мою Библию, и крошечного крестика, которым мать проводила по моему лбу перед тем, как отправить в школу, – во всем моем католическом воспитании были ритм и ритуал, чувство цели и взаимосвязанности. Я долго находила в этом утешение.

      Это был не первый раз, когда кто-то из моих родителей представлял мое удочерение как божественное, почти библейское решение,