Любовный лабиринт Тонки. Анатолий Анатольевич Воробьев

морщась ответила она, – это всё колено моё. Я ведь в детстве занималась гимнастикой.

      Одной рукой она держалась за ногу, а другую оставила у Антона :

      – Это связки. Они часто меня подводят… Это сейчас пройдёт. Не бойся, глупый!

      Она стала выпрямляться, прогнувшись в талии. И, наконец, поднялась, выдохнув :

      – Уф, всё! Всё уже нормально, Тонка. Всё хорошо. Пошли загорать!

      Они стояли друг против друга и медленно раздевались: сарафан мягко спал с её плеч и лёг у ног. Она стояла перед ним в таком же, как и сарафан, голубом купальнике. И тесёмки уходили из-под подмышек за шею и скрывались в густых волосах, струившихся по плечам. Он снял джинсы и рубашку, не отрывая от неё взгляда.

      Её рот был приоткрыт, она тоже смотрела на него не отрываясь.

      – Давай загорать! – решительно произнесла она и легла на расстеленное полотенце.

      По небу плыли облака: воздушные, невесомые и прозрачные, как летняя паутина. Они струились тончайшими нитями, не закрывая солнца, а переливаясь в его лучах. От реки исходил приятный холодок, от травы – пьянящий запах. На стремнине вода бурлила и шумела. На противоположном берегу лошадь опустилась на колени… и завалилась на сено, заржав. По руке медленно ползла божья коровка, розовая в желтых пятнах, со сложенными крыльями. Он поднял руку – она взобралась на самый верх и, подумав, улетела.

      Антон посмотрел на свою руку, перевёл взгляд на Милку и пальцем коснулся её кожи. Она вздрогнула, но не подняла головы. Он погладил её – от прикосновения причёска её рассыпалась, и некоторые пряди скользнули подмышки, обнажив корни волос и узелок купальника.

      – Милка, – позвал он, – Милка…

      – Что, Тонка? – также тихо ответила она.

      – Пошли, искупаемся, – он коснулся губами её плеча.

      – Жарко… Пошли.

      Встала и пошла, не оглядываясь, прошептав перед собой: « Ты мне нравишься «… Слышал ли он это?

      Подойдя к воде, она смело зашла по щиколотку и повернулась :

      – Что же ты?

      Антон потрогал ногой воду и поёжился.

      – Какой же ты трусишка! – рассмеялась она. – Иди же!

      И плеснула на него водой.

      – Что ты делаешь, Милка?!

      – Ну, иди же сюда!

      – Ты мне лучше не мешай, хорошо? Я – сам.

      – Ладно. Только ты побыстрее, а то я замёрзну.

      Набравшись смелости, подняв плечи, он зашагал вперёд, надувая щеки.

      Течением их гнало навстречу, они сталкивались, находили руки друг друга – и кружились, кружились, кружились в этом водовороте.

      Потом она сидела на корме лодки, а он легко раскачивал её. И волны уходили по реке вдаль. А она задумчиво бросала камешки, глядя на расходящиеся круги.

      Выбравшись на берег, она легла на полотенце животом. С капельками на ресницах, он присел возле и погладил её волосы, шепча :

      – Милка, Милка…

      Она молчала.

      Он целовал её спину, волосы, руки; она ёжилась, притихнув, затаившись, боясь пошевелиться.

      Рука Антона коснулась узелка