Концепты, универсалии, стереотипы в сфере литературоведения. Н. В. Володина

образом, в культурном концепте «обломовщина», в самом процессе его формирования соединяются художественный и критический дискурсы. В статье Добролюбова литературный концепт, созданный Гончаровым, приобретает отчетливое социальное и классовое содержание, признаки национальной ментальности; и контекст его употребления чрезвычайно расширяется.

      Традиции революционно-демократической критики 1860-х годов, в частности, тот смысл, который она придавала понятию «обломовщина», актуализировались в марксистской критике начала XX в. Максимальное проявление эта тенденция получила в использовании понятия «обломовщина» Лениным в его рассуждениях о неповоротливости некоторых организаций при переходе к новым формам работы: «Был такой тип русской жизни – Обломов. Он все лежал на кровати и составлял планы. С тех пор прошло много времени. Россия проделала три революции, а все же Обломовы остались, так как Обломов был не только помещик, а и крестьянин, и не только крестьянин, а и интеллигент, и не только интеллигент, а и рабочий, и коммунист. Достаточно посмотреть на нас <…>, чтобы сказать, что старый Обломов остался и надо его долго мыть, чистить, трепать и драть, чтобы какой-нибудь толк вышел. На этот счет мы должны смотреть на свое положение без всяких иллюзий»[137].

      Об укорененности концепта «обломовщина» в русском национальном сознании свидетельствует присутствие этого понятия в толковых словарях В. И. Даля, Д. Н. Ушакова, СИ. Ожегова. Даль, включив слово «обломовщина» в свой знаменитый Толковый словарь живого великорусского языка, снабдил его пометой «усвоено из повести Гончарова» и пояснил, как следует его понимать: «Русская вялость, лень, косность, равнодушие к общественным вопросам»[138]. Сославшись на роман Гончарова, Даль в то же время учитывает ту интерпретацию, которую дал этому концепту Добролюбов.

      Однако уже литературные критики 1860-х годов (А. В. Дружинин, Н. Д. Ахшарумов и др.) стали искать корни обломовщины не столько в конкретной социально-исторической ситуации эпохи середины XIX в., сколько в самой ментальности русского народа, имеющей глубинные связи с природой и климатом, религией и верованиями, национальными традициями и обычаями. Именно такая интерпретация обломовщины оказалась близка современному литературоведению и современному читателю. По мнению В. К. Кантора, «Гончарову удалось выявить один из архетипов русской культуры»[139]. О значении концепта «обломовщина» для понимания русского национального характера свидетельствует также наличие данного понятия в современных иноязычных словарях: англо-русском, испанско-русском, французско-русском, немецко-русском. В последнее время высказывается даже мнение о том, что Обломов «относится к великим архетипам общечеловеческой культуры и воплощает попытку человечества избавиться от стрессов, фрустрации и отчуждения, являющихся побочными продуктами любой цивилизационной экспансии, и тем самым восстановить утраченную связь с природой»[140].

      В связи с такой интерпретацией

137

URL: http://feb-web.rn/feb/litenc/encyclop/le8/le8-1652.htm.

138

Даль В. И. Словарь живого великорусского языка: В 4 т. – М., 1981. – Т. 2. – С. 593.

139

Кантор В. Долгий навык ко сну: Размышления о романе И. А. Гончарова «Обломов» // Вопросы литературы. – 1989. – № 1. – С. 151.

140

Щукин В. Обломовщина // Идеи в России. – Лодзь, 2000. – Т. 3. – С. 288.