Мир госпожи Малиновской. Тадеуш Доленга-Мостович

Стефан! – опешила она. – Я полагала, что мы друзья!

      – Спасибо.

      – Тогда скажу, – решилась она. – Я не намереваюсь делать из этого тайну. Просто ждала подходящего случая… Поскольку, понимаете ли, это важный шаг для меня, очень важный, и я не думала, что вам будет до него столько дела, что вы обидитесь за то, что вам не сообщили о…

      – Я бы не осмелился высказать недовольство, – ответил он, – да и с чего бы?

      Она взглянула на него внимательнее.

      – Я и не думала, что вы так легко откажетесь от звания моего друга.

      – Ох, я же не говорил такого.

      – Значит, ирония?… Неужели… неужели я ее заслужила?

      У него перехватило горло – так, что он не мог произнести ни слова. Боялся, что голос его выдаст. Не хотел и смотреть ей в глаза. Следовало напрямую сказать, что он подавлен, что зря сюда пришел, что молит ее: пусть она избавит его от этих страданий и не говорит о том, чего он не может выслушивать из ее уст, пусть позволит ему уйти. Его охватила нечеловеческая усталость. Как же сказать ей, что он не сумеет согласиться с ее решением, что о возвращении прежних чудесных дружеских отношений уже не может быть и речи, а на отстраненно-приятельские он не согласится? В этот момент ему хотелось, чтобы кто-нибудь пришел – все равно кто, пусть бы и Малиновский.

      Тем временем госпожа Богна снова положила руку ему на плечо, но тотчас же убрала ее и долго сидела молча.

      – Я не считала это чем-то важным, – наконец начала она, – событием такого масштаба, что необходимо вас об этом уведомлять. Я выхожу замуж. В наших беседах я, впрочем, не раз говорила, что раньше или позже это случится… Я не умею жить одна… Вероятно, вы уже слышали об этом в конторе…

      – Естественно, я слышал. – Он сжал зубы и принужденно улыбнулся. – Слышал и должен бы пожелать вам счастья.

      – Должны, – улыбнулась она ему.

      – Тогда прошу считать, что… что я это выполнил, – выдавил он.

      Госпожа Богна смотрела на него широко раскрытыми глазами. Он заметил в них удивление, обиду и болезненный упрек. Сжал пальцы и повторил:

      – …что я это выполнил.

      – Я вас не понимаю, – отозвалась госпожа Богна с неожиданным для Боровича спокойствием. – Я не понимаю и по-настоящему начинаю опасаться, что в нашей дружбе что-то испортилось. Из вашего тона я могу сделать вывод, что известие о нашей с Эваристом женитьбе возмутило или рассердило вас. И я действительно хотела бы это прояснить. Если вы, господин Стефан, осуждаете наш брак, то не могу даже представить, отчего так происходит: оттого ли, что вы – мой друг и не слишком хорошо относитесь к Эваристу, или, наоборот, оттого, что вы – его друг, недовольный сделанным им выбором.

      – Я никогда не был другом Малиновского, – сказал он.

      – Прошу прощения, дорогой господин Стефан, но это противоречит всему, что вы говорили…

      – Я мог употреблять слово «друг» в привычном значении, – пожал плечами он.

      – Допустим, что тогда вы так думали, но Эварист не просто зовет вас другом, но другом и считает. И насколько я понимаю, у него есть для этого основания.

      – Никаких