На секретной службе Его Величества. История Сыскной полиции. Робер Очкур

и, хотя на дворе было изрядно холодно, вышел на улицу и смело пошел на окраину города на Литовский канал.

      Те места, за Московской заставой, и сейчас весьма не безопасные, но тогда там была совершенная глушь.

      Тянулись вдаль пустыри, не огороженные даже заборами, а у шоссе стояли одинокие сторожки караульщиков от министерства путей сообщения, на обязанности которых лежало следить за порядком на дороге.

      Эти крошечные домики стояли друг от друга саженях в двухстах.

      Туда-то и направил я свои шаги. Иванов указал на караулку под номером одиннадцать, и я решил прежде всего осмотреть ее – и внутри и снаружи.

      Одинокая караулка стояла рядом с шоссе. Два крошечных окна и дверь выходили наружу, а с боков и сзади домик окружал невысокий забор.

      Тут же за домиком протекала Лиговка, за которой чернел лес.

      Место было глухое. Ветер шумел в лесу и гнал по небу тучи, сквозь которые изредка пробивался месяц.

      Из двух окон сторожки на шоссе падал бледный свет. Настоящий разбойничий притон!

      Я осторожно подошел к караулке и заглянул в окно.

      Оно было завешено ситцевой тряпкой, но ее края не доходили до косяков, и я видел все, что происходило в комнате.

      Комната была большая, с русской печью в углу.

      Вдоль стены тянулась скамья, перед которой стоял стол, а вокруг него табуретки. У другой стены стояла кровать, и над нею висела всякая одежда.

      За столом, лицом к окну, сидел маленького роста, коренастый блондин, должно быть чухонец и, видимо, силы необыкновенной. У него были белокурые большие усы и изумительные голубые глаза – глаза ребенка.

      Прислонясь к его плечу, рядом с ним сидела рослая красивая женщина.

      Другая сидела к окну спиною, а напротив – рослый мужчина в форменном кафтане с бляхой и с трубкой в зубах.

      На столе стояли зеленый полуштоф, бутылки с пивом и деревянная чашка с каким-то хлебовом.

      Видимо, между присутствующими царило согласие.

      Лица выражали покой и довольство. Чухонец что-то говорил, махая рукой, и все смеялись.

      Я решился на отчаянный шаг и постучал в окошко. Все вздрогнули и обернулись к окну. Чухонец вскочил, но потом опять сел.

      Сторож пыхнул трубкой, медленно встал и пошел к двери.

      Признаюсь, я дрожал – частью от холода, частью от волнения.

      Дверь распахнулась, и в ее просвете показалась высокая фигура хозяина. Опираясь плечом о косяк, он придерживал свободной рукой дверь.

      – Кто тут? Чего надо? – грубо окрикнул он.

      Я выступил на свет и снял картуз.

      – Пусти, Бога ради, обогреться! – сказал я. – Иду в город. Прозяб, как кошка.

      – Много вас тут шляется! Иди дальше, пока собаку не выпустил!

      Но я не отставал.

      – Пусти, не дай издохнуть! У меня деньги есть. Возьми, коли так не пускаешь.

      Этот аргумент смягчил сторожа.

      – Ну, вались! – сказал он, давая дорогу, и обратясь к чухонцу, громко пояснил: – Бродяга!

      Я вошел и непритворно стал прыгать и колотить нога об ногу, так как чувствовал, что они невозможно